Эркин счастливо рассмеялся, выгибаясь на арку.
— Ну, ты даёшь, Мороз, силы, что ли, девать некуда, — засмеялся за его спиной Колька.
— Ну, коли так, — Миняй шумно зевнул. — Айда косить.
— Айда, — согласился, выпрямляясь, Эркин. — Андрей, вставай.
— Ага-а, — протяжно зевнул Андрей.
Жаркий запах вянущей на солнце травы, щекотные струйки пота по спине. Все уже втянулись, приспособились. Косы Миняй и Андрей поправили, подточили. Пока солнце высоко, ещё раз переворошили скошенное, чтоб как следует провяло, а уж тогда сгребать, а как тени поползли, взяли косы.
— Что за сегодня смахнули, то сгребём, а это уж завтра, — водит косой Миняй.
— Как скажешь, командир! — хохочет Колька.
— То-то, — Миняй горделиво подкручивает воображаемый ус.
Признали его главенство. И Кольке подмога: такую махину сработали, всё зимой сено не покупать.
Трава будто мягчает, покрываясь испариной — предвестницей росы, и косы снова идут ходко, с радостным повизгиванием срезая стебли. Скошенное уже не ворошили, всё равно роса, это уж завтра досушить, сгрести и увезти…
— Кольк, а возить как думаешь?
— С Куприянычем договорился. По-соседски. На неделе, как со своим управится, так даст воз, ну, и поможет.
Миняй кивает.
— А сеновал есть? — Андрей водит бруском по косе. — А то давай, сработаем.
— Есть, — смеётся Колька. — А что, руки чешутся?
— Руки когда чешутся, то если правая — это на здороваться, — объясняет Миняй. А левая деньги считать. А на работу…
— На работу чешется шея, — очень серьёзно заканчивает за него Эркин.
— Это почему шея? — теряется Миняй.
— А под хомут, — Эркин по-прежнему серьёзен.
Хохотали долго, взахлёб, даже косить бросили, чтобы ненароком косу не попртить.
— Ну, братик у меня, — Андрей восхищённо замысловато ругается. — Ну, скажет так скажет.
— Редко, зато метко, — хохочет Колька. — Да и ты, гляжу, промаха не даёшь, крупнокалиберным лупишь. Где таким загибам выучился?
— Да поносило меня по белу свету, — ухмыляется Андрей. — Всякого повидал да наслушался.
— И по-ихнему, ну, по-английски могёшь? — спрашивает Миняй.
— А чего жнет, — молодецки встряхивает шевелюрой Андрей, выдавая длинную тираду уже на английском.
Молча усмехается Эркин, узнавая кое-какие явно у него самого услышанные обороты. Ну, здесь не страшно: что от лагеря, а что от спальников никто не поймёт.
— Да уж, — кивает миняй. — В угоне всего набрались.
Так под пересмешки они уже заканчивали луг, когда к ним подъехал верховой. Не старый бородатый мужчина.
— Бог в помощь.
— Спасибо на добром слове, — ответил за всех Миняй, продолжая косить.
Мужчина остановил своего коня у самых вешек и, когда они кончили прогон и остановились поправить косы, спешился.
— Здорово, Николай. Собрал, значит?
— Здорово, Нилыч, — ответил Колька. — Сам бы не осилил.
Говорил Колька спокойно, даже с улыбкой, но Эркин насторожился, еле заметно напрягся Андрей, и у Миняя лицо отвердело. Что-то было в Нилыче такое… что не просто подъехал поболтать, да и… страда, все потом умытые, а он в белой, вышитой на груди и по вороту рубашке, в крепких блестящих сапогах, лаковый козырёк на картузе блестит, борода расчёсана… На лендлорда смахивает- вдруг сообразил Эркин и понял, что это — хозяин, Колька же арендует луг. И Колькины следующие слова подтвердили его догадку.
— За буйки не заплыли, целы твои вешки, нигде не тронуты, не боись.
— А я и не боюсь, — усмехнулся Нилыч. — Мне бояться нечего. А вот к вам, мужики, дело у меня есть.
— На сто рублей? — насмешливо улыбнулся Андрей.
— Ну, рублей не на сто, а на водки ведро, — тоже с улыбкой складно ответил Нилыч.
— Ведро-о?! — удивился Андрей. — Ты скажи, щедро-то как.
— А что, мужики, слабо луг смахнуть?
— На слабо знаешь, кого ловят? — сразу ответил Андрей.
Нилыч охотно рассмеялся, но смотрел на Миняя, явно посчитав его за старшего. Миняй медленно покачал головой.
— Нет, не пойдёт.