Кстати, одним из эмоциональных моментов, заставивших меня влезть в эту историю, был тот, что Лунц – еврей. Это, конечно, не являлось первопричиной, но такой фактор тоже присутствовал в моем сознании: раз вот этот негодяй делает подобные мерзости, то кто как не я, тоже еврей, должен попытаться стать с другой стороны.
А тут еще, помнится, Вика Некрасов обратился ко мне: “Послушай, ты же ведь знаешь свой психиатрический мир. Ну не может же быть, чтобы в нем не нашлось ни одного порядочного профессионала, чтобы все занимались такими жестокими злоупотреблениями! Назови мне приличного, с твоей точки зрения, специалиста, и я попробую с ним связаться, переговорить”.
И я, по наивности своей, ответил Виктору Платоновичу, что, со слов моих учителей, прекраснейший психиатр, очень талантливый, высокопорядочный, – академик Снежневский Андрей Васильевич. “А ты можешь достать его адрес?” Ну, я раздобыл в редакции медицинского журнала координаты академика и Некрасов направил ему письмо. Очень интересное письмо. Обращение порядочного человека к порядочному. С вопросом: что же это такое? что происходит в советской психиатрии? Дословно, конечно, я уже всего не помню, но письмо было эмоциональным, содержащим конкретные факты и ставящим конкретные вопросы. Назывались в нем фамилии Натальи Горбаневской, Григоренко и других.
Прошла неделя-другая. Прихожу к Виктору Платоновичу, а он встречает меня с порога… матом. Говорит, ты что ж наделал?! Я растерялся – вроде бы никаких грехов перед ним за мной не числилось. “Что случилось-то?” – спрашиваю. “Иди на кухню да посмотри”, – отвечает Некрасов. А на кухне лежит самиздатовская рукопись братьев Роя и Жореса Медведевых с описанием их злоключений. Тогда одного из них, Жореса, поместили в психиатрическую больницу, где-то под Москвой. И был шумный скандал по данному поводу. Андрей Дмитриевич Сахаров обнародовал эту грязную историю, она получила широкий общественный резонанс, и Жореса быстренько отпустили. Так вот, в рукописи подробно описывались обстоятельства “болезни” Жореса и ключевая фигура в его психиатрической одиссее – академик Снежневский, который в ту пору являлся главным идеологом советской психиатрии, директором соответствующего института Академии медицинских наук СССР, т. е. фигурой №1 и по формальным, и по всем прочим признакам. Мне кажется, жизнь этого талантливого русского ученого могла бы лечь в основу поучительной повести о том, как тоталитарная система могла сломать и поставить себе на службу даже очень незаурядного, когда-то порядочного человека. А я знаю, что он был таковым, потому что моя старая знакомая, работавшая под началом Снежневского комиссаром военного психиатрического госпиталя, рассказывала мне, как он заботился о больных и, если узнавал, что кто-то из солдат-санитаров ударил больного или забрал у того хлеб либо кашу, то сразу отправлял таких подонков на передовую. То есть, Снежневский, при всех его крайностях, был рожден не для того, чтобы стать палачом.
Но вот интересное развитие ситуации: Вика-то написал ему письмо как порядочный человек порядочному. А когда мы раскрыли конверт, полученный от Снежневского, то просто обалдели. В своем письме “интеллигентный” академик поначалу сообщает о своей давней читательской любви к таланту Виктора Платоновича, о том, в каком восторге он от гражданской позиции писателя. С этих комплиментов начинается и ими же заканчивается его послание. А посередине он рассказывает, что да, поднятая Некрасовым проблема существует, но, к сожалению, только профессионалы могут ее оценивать. И он как профессионал совершенно точно знает, чем больны обследованные им диссиденты. Более того, говоря, кажется, о В. Буковском, Снежневский утверждал, что лично принимал участие в экспертизе и абсолютно уверен в правильности выставленного диагноза. Фигурировали же в таких случаях либо шизофрения разной формы, чаще всего т. н. вялотекущая – изобретение самого Снежневского, либо психопатия, сутяжно-параноидальная группа психопатий.
Но по ходу прочтения этой эпистолы у нас возникает совершенно четкое ощущение, что ее писал мерзавец. И я тогда, по молодости своей, возмущенно воскликнул: “Виктор Платонович, такой документ надо бы в самиздат запустить”. Однако умудренный Вика, конечно, не принял моё предложение во внимание. Потом это письмо было изъято у Некрасова гэбистами во время обыска.