В конце концов подобрались они и к теме психиатрической экспертизы дела Григоренко. Я пытался сначала хитрить и демонстрировать искреннее изумление: о чем вы говорите? какая экспертиза? ничего я подобного не делал!
Снова и снова морочу голову следователю: ну, сами посудите, я же только недавно закончил мединститут! А экспертиза требует колоссального врачебного опыта, знаний. Таких умных молодых психиатров просто не бывает.
Он посмотрел на меня и сказал: “Вообще-то не бывает, но вы им оказались, вы это сделали”. По его тону и некоторым прочим деталям я понял, что им уже все известно и продолжать этот театр бессмысленно. Оставалась одна задача – никого не сдать, не назвать фамилий, чтобы люди не последовали за мной в камеру. Все остальное волновало меня меньше, поскольку я понимал: раз арестовали – срок будет, ибо суд в таких случаях являлся всего лишь жалкой марионеткой в руках государственной власти.
И тогда я сказал: “Хорошо. Чтобы прекратить разговор на эту тему, я прошу у вас бумагу и ручку и напишу все собственноручно”. В заявлении было сказано: я действительно провел экспертизу дела Петра Григоренко и убедился в том, что он психически здоров и никогда не был болен. Но давать какие-либо разъяснения по поводу источников информации – от кого я ее получил и кому отдал экспертное заключение – отказываюсь, поскольку считал бы это нарушением врачебной тайны. Ну, следователь покрутил этот листок с удовлетворенным видом – ему было достаточно, что я признался.
Через месяц, уже на финише следствия, со мной неофициально (без протокола) встретился начальник следственного подразделения и очень цинично и просто сказал: если признаетесь и назовете сообщников – будет три, если нет – получите десять.
Я, как полуграмотный петушок, решил поймать его на несуразности: интересно, как это вы говорите “десять”, когда по статье положено только “семь”? Забыл, наивный, что там предусматривалась еще и ссылка сроком до 5 лет, т. е. они могли мне припаять и все 12. По статье 62-й Украинского или 70-й Российского УК “Антисоветская агитация и пропаганда с целью подрыва и ослабления советского общества”.
Начальник на это никак не отреагировал и только посоветовал думать побыстрей, ибо через несколько дней будет поздно – состоится суд.
А я, так же хорохорясь, ему в лицо: мол, неужели вы думаете, что за 5 месяцев пребывания здесь у меня изменились убеждения? Он посмотрел на меня какими-то дикими глазами и с гримасой недоразумения на лице процедил: “Да кого интересуют ваши убеждения?”
Ну, а поскольку у меня, несмотря на слабость человеческую и вполне естественный страх, какие-то моральные убеждения сохранялись (не хотелось, чтобы за мной последовали другие люди, как я за кем-то), никаких фамилий они так и не дождались. И вскоре был суд – закрытый, причем. По кодексу, чтобы сделать суд закрытым, требовались какие-то основания: ну, там государственная тайна и проч. В моём деле их не нашлось. Тем не менее, в отличие от многих киевских диссидентов, у меня был формально-закрытый процесс. В зал не пустили никого: ни Виктора Платоновича, ни родителей-коммунистов, никого. Был адвокат – перепуганная до смерти женщина, которая в апогее судебного заседания, пользуясь перерывом, подошла ко мне и прямо при солдатах простонала: “Боже мой, зачем я ввязалась в это дело?! Зачем?!”
Мне стало глубоко противно: Господи, чего ж она так боится, словно это ее судят! Ведь не она, а я сижу на этой скамье, под охраной. Тоже мне, защитница!
А она шепотком: “Я сегодня утром беседовала с вашими родителями. Они передали вам требование: Вы обязаны сделать всё, чтобы получить минимальный срок. Вы должны назвать своих друзей”.
Я ответил: “Передайте моим родителям, что если я это сделаю, то, вернувшись в камеру, начну искать веревку. Жить с этим я не смогу”.
Защитница с ужасом посмотрела на меня и прошептала: “А вы можете это сказать судье?” “Конечно, почему же нет?”
И вот прозвучал приговор, на зачтение которого тоже не пустили никого из моих друзей и знакомых, даже В. П. Некрасова, стоявшего подле здания суда. В результате я получил свои 7 лет строгого режима и 3 года ссылки, т. е. почти по максимуму.