— Не торопись, — сказал человек, видя, как она давится, — нам некуда спешить. Это Иветте надо торопиться, пока я не вернулся.
И заржал над собственной шуткой, ощерив слегка подпорченные желтым налетом зубы.
Антар не поняла, куда и зачем он подгонял Иветту, но на всякий случай выдавила из себя слабую улыбку.
— Скоро мы приедем к хозяину, — взглянул на нее Кирис, — советую не дурить, иначе отправишься сразу в яму.
Что такое «яма», он уточнять не стал, сразу перейдя к главному:
— Браслет свой оставь в покое. Все ваши антарские штучки мы знаем наперед, так что кормить тебя будут человеческой едой, ровно столько, чтоб не сдохла от голода, поняла? Попробуешь сбежать — высекут так, что сможешь только ползать.
Грета слушала его с содроганием, едва сдерживая подступавшие рыдания. Хлеб встал в горле и никак не желал проглатываться.
— И не надейся, что тебя найдут. В Фурте еще никто никого не находил.
— Зачем я вам? — жалобно вырвалось у нее.
— Не твоего ума дело. Заткнись и жри.
На улице их встретила опустевшая телега. Иветты нигде не было видно — только на земле, рядом с кучей, оставленной лошадью, валялись обрывки веревки.
— Баба с возу — кобыле легче, — довольно потер руки Кирис, именно на это и рассчитывавший. — Полезай.
"Хозяин" жил на другом конце деревни. Знакомить с ним вор Грету не стал, сразу затолкав девушку в сарай с прогнившей крышей и охапкой сырой соломы внутри.
Подтянул тяжелую цепь, свисавшую с потолочной балки. Противно щелкнул ошейником, сразу плотным кольцом охватившим тонкую шею.
Пнул ногой к ней железное ведро.
— Сиди молча и не вякай, ясно?
Когда дверь закрылась и шаги Кириса стихли вдали, Грета дала волю слезам.
Всю первую ночь ей снился отец. Тиур шел рядом по уснувшему осеннему саду и рассказывал дочери, как нужно правильно касаться браслета. В конце он улыбнулся и мягко провел ладонью по волосам Греты.
— Я думаю, ты быстро всему научишься.
Тем горше и страшнее было возвращение в холодный, промерзший сарай, пропитанный вонью от конского навоза — видимо, неподалеку держали лошадей.
Спина и пальцы страшно саднили — волдыри от кнута Кириса воспалились и теперь разрывали кожу на части. Ноги невыносимо ныли, и Грета только сейчас догадалась стащить ботинки. На свет явились две обескровленные, ледяные сардельки, в которые превратились её ступни.
Антар подогнула их под себя, накрыв, как могла, плащом. Хорошо хоть, не отобрали одежду, думала она, могло ведь быть и куда хуже.
Заскрипел замок, и в сарай вошел худой человек, больше похожий на скелет. Лохмотья, болтавшиеся на нем, делали его больше похожим на нищего, чем на прислугу.
Он поставил на землю кружку с водой и положил половину хлебной буханки. Подал девушке старое, дырявое одеяло. Так же тихо, как тень, вышел и закрыл за собой дверь.
Еще никогда Грета не была так счастлива.
На вторую ночь возле входа послышалось легкое царапанье.
Она проснулась мгновенно. Внутри все застыло — не то от ночного холода, не то от загоревшейся надежды.
Грета тихонько подползла к дверям.
— Кто там?
Звуки усилились — теперь было отчетливо слышно, как на той стороне ковыряются в замке.
— Рист? Рист, это ты?
Тишина.
Девушка взмолилась, чтобы нежданный гость не исчез.
Щелк, щелк — царапанье возобновилось. Кто бы там ни был, он упорно не желал ей отвечать.
В душе антара заскреблось сомнение. Отчаявшимися глазами она упорно вглядывалась в темноту.
Металлическая дужка открылась, и замок со стуком упал на землю, покрывшуюся следами инея.
Гость проскользнул внутрь и закрыл за собой дверь.
Кто же это?
Грета встала, придерживая ошейник.
Зашедший, еще не привыкнув к полной тьме, пока не мог разглядеть пленницу. Он слепо шарил перед собой рукой, осторожно двигаясь вперед. Пальцы другой руки крепко сомкнулись на рукояти кривого ножа, чье лезвие на миг блеснуло в тонкой лунной полоске, проскользнувшей в щель между рассохшимися досками. Еще несколько секунд — и мир вокруг вновь погрузился во мрак.
Но за это мгновение Грета успела разглядеть короткую рубашку, привычно завязанную узлом, очертания женских бедер и длинные, мускулистые ноги, облаченные в короткие штаны.
Иветта.
Глава двадцать третья
Антар и та, что пришла убивать, застыли в темноте, словно два безмолвных изваяния. Одна боялась выдать себя неосторожным звуком, другая ожидала подходящего момента.
Первой дрогнула Грета.
— За что ты меня так ненавидишь? — тихо спросила она, одновременно двигаясь вбок.
Цепь легко звякнула, и Иветта обратила в её сторону невидящие глаза. Немного помедлив, ответила:
— Тебя? Нет, кровопийца, — и, хрипло рассмеявшись, добавила:
— Я ненавижу весь твой род. И чем больше я раздавлю пиявок, тем легче будет жить на этой земле.
— Но почему? — антар сделала еще шаг.
Убийца мгновенно повернула голову на звук голоса. Постояла, напряженно всматриваясь в темноту сарая.
— Хочешь узнать, почему? — Грета молчала, и женщина продолжила:
— Вы, пиявки, уничтожили мою жизнь. Отняли семью. Родных. Даже друзей, и тех забрали.
Зрение начало привыкать к окружающему мраку, и Иветта осторожно ступила вперед, не забывая говорить:
— Когда умер отец, матери пришлось платить дуцент за всех: за себя, меня и моего младшего брата. Она не могла сдавать столько крови — и найти золото, чтобы за нас сдал кто-то другой, тоже не могла.
В Фурте нет иной работы для женщины, кроме как пахать глину, и собирать с неё жалкие крохи, которых едва хватает на то, чтобы выжить.
И тогда мать подалась в шлюхи. Одной не слишком прекрасной для нас ночью заезжий мужик, посчитав, что серебряная монета — слишком дорогая цена за удовольствие, перерезал ей горло. Как ты думаешь, кровопийца, кто в этом виноват?
Грете нечего было на это сказать — она лишь тихонько сжала ошейник. Еще один крошечный шажок — и, может быть, ей удастся выломать доску из заколоченного оконного проема.
Иветта поставила ногу вперед уже гораздо увереннее.
— Дом забрали добрые люди, выставив нас с братом на улицу. Мне тогда было десять, ему — шесть, и мы отправились попрошайничать. Подавали не так, чтобы уж много, но на то, чтоб заесть голод, хватало. И, может быть, мы нашли б себе место, если бы одним чудесно жарким летним днем не нарвались на стража, проезжавшего мимо. С тех пор я не видела больше брата, и даже не знаю, что с ним. Жив ли он или умер, защищая одну из проклятых пиявок? Как ты думаешь, кровопийца, кто в этом виноват?
Грета медленно протянула руку к окну, и в этот миг Иветта бросилась вперед. Пальцы её сомкнулись на холодной цепи, и женщина дернула звенья вниз. Антар, задохнувшись, упала на пол.
Иветта намотала цепь на руку и вплотную приблизила лицо к жертве.
— Хочешь узнать, что было дальше?
Грета едва дышала. Ледяной ошейник обжигал кожу. Она попыталась дернуться, но воровка крепко держала цепь, одним коленом давя на грудь.
Антар с трудом кивнула.
— Хочу, — еле слышно выскользнуло из пересохших губ. Мысленно девушка молилась о том, чтобы хоть кто-нибудь пришел в сарай. Пусть это будет даже Кирис.
Убийца рассмеялась.
— Правильно, что хочешь. Но ты не надейся — сюда никто не придет. Они никогда не навещают пленников без особой на то нужды.
Грета лихорадочно пробовала дотянуться до браслета, но камень молчал.
— В тот же год, когда брата увезли, меня подобрал заезжий циркач. Ему приглянулась смазливая мордашка, и он подумал, не разбавить ли большую мужскую компанию. Я могла бы быть ему благодарной за то, что не оставил подыхать в сточной канаве от голода и холода — как раз приближалась зима. Да только вот я, знаешь ли, не люблю, когда на меня залезают втроем — и имеют, куда придется.