Я начала думать, что он прав, и ненавидела себя за это тоже. Как сказал Кэл, последние три недели были посвящены наказанию, не так ли?
Мысли о Хизер заставили меня подумать о Пен, как всегда и случилась. А потом я так сильно по ней скучала, что у меня сводило живот, а голова пульсировала. Я хотела вернуть ее вещи. Хотела вытащить их из этого гребанного, ужасного дома, унести прочь от всех кошмаров, которые обитали в этих четырех стенах.
— Мне нужно вернуть вещи Пенелопы из дома моей матери, — сказала я, гадая, когда и как я это сделаю.
Мы с Пэм не очень сейчас ладим.
Каллум взял мгновение на раздумья, а затем заставил меня сесть. Он слез с кровати и снова копался в своем шкафу, пока я не поняла, что именно он задумал. Он достал свежую толстовку и надел ее.
Я одарила его взглядом и подняла бровь.
— Мы пойдем за ними прямо сейчас, — сказал он, оборачиваясь, чтобы посмотреть на меня, когда снова надел обувь и поправил шнурки. — Вообще-то, мы сделаем из этого игру и ограбим это чертово место, — он снова улыбнулся мне. Всегда улыбался. Я доставляла ему удовольствием, как и смотреть на меня, разговаривать со мной, трахать меня. Он нашел свой свет в темноте. Это тяжелое бремя, поэтому я резко выдыхаю. — Это то, что мы делаем лучшего всего, Берни.
— Крадем? — спросила я, одно это слово было странно, бездыханно, как бабочка, поймавшая дуновение ветерка, ее крылья неподвижны, как два драгоценных ковра, расстеленных по обе стороны.
— Возвращаем назад, — поправил Кэл, протягивая мне руку.
Я сплела свои пальцы с его, упиваясь этой странной вещью — человеческой связью. Она настолько сильная, что крадет воздух из моих легких и кровь из моего сердца. Это все, казалось, устремилось в одно место, прямо между моими бедрами.
Он потянул меня с кровати, а затем без каких-либо усилий толкнул меня к стене. Я откинулась назад, чтобы облокотиться на нее, закрыв глаза, когда провел руками по обеим сторонам моей шеи. Он почувствовал мой пульс и вздохи, его тело содрогнулось, когда он откинул голову назад и закрыл глаза.
— Ощущение твоего пульса.. — начал он, и мне стало интересно, думали ли мы оба про Дэнни Энсбрука, истекающего кровью на полу в доме с призраками. Проявление моей собственной неуверенности в себе. Кэл снова опустил голову и прижался ртом к внешней стороне моей шеи, облизывая бьющийся ритм моего пульса. — Цель всей моей жизни – сохранить это биение, — сказал он, отстраняясь и обхватывая меня руками. — Вот и все.
— Уверена, что у тебя нет мечтаний больше этого? — спросила я в ответ, но с трудом подбирала слова, потерявшись в глазах цвета неба или шариков, которыми мы с Пен играли в детстве.
Глаза цвета боли и разбитого сердца, глаза, затуманенные нежностью у любовью.
— Больше, чем романа? — повторил он, смеясь надо мной, этот хриплый, темный звук сгущался вкруг меня, словно туман. Каллум даже не использовал дверь. Вместо этого он повернулся и пошел к окну, открыв его нараспашку, а затем обернулся, чтобы взглянуть на меня, прежде чем выпрыгнуть. — Больше любви?
Кэл вышел через окно, и я последовала следом, но он так и не ответил на вопрос.
* * *
Каллуму Парку потребовалось пятнадцать минут, чтобы перепрыгнуть через задний забор дуплекса Памелы, забраться в пустое джакузи, которое была наполнено илом и старыми листьями с тех пор, как мы переехали сюда много лет назад, и забраться на крышу.
— Вижу, ты уже делал это раньше, — проворчала я, когда Кэл помог мне проделать остаток пути, окутанный темнотой и звездным светом.
Памелы не было дома, и, честно, если соседи увидят нас, они просто отвернуться в другую сторону. Это самый юг Прескотта. Не звоните копам, потому что вас могут заклеймить стукачом. Не звоните копам, потому что они могут «случайно» выстрелить в вас или в ваших любимых.
Найл обожал быть полицейским. Его отец и брат смотрели на него свысока, как на «обычного копа», но они знали, почему он этим занимался. Он любил власть, которая приходила со значком. Он мог ранить людей и оправдать причины для этого. Я не говорю, что нет хороших полицейских, но Нил определенно не был одним из них.