Сара Янг могла бы быть. Наверное. Возможно.
— Как минимум три раза в неделю на протяжении многих лет, — сказал он, и я застыла.
Рядом с моим окном было потрепанное место, словно кто-то раньше сидел там. Я подняла на него взгляд, когда он очень аккуратно и систематично снимал старое окно, вынимая его из подоконника и откладывая в сторону.
— Ты..прокладывался сюда и наблюдал за мной через окно? — спросила я, думая о всех ночах, когда я лежала и прислушивалась к шагам Найла.
— Годами, — сказал Кэл, заползая внутрь и замерев на моей кровати.
Его обувь испачкала одеяла, но мне было все равно. На самом деле... такое ощущение, что там, в пустом окне, было силовое поле, которое напоминало мне глазницу без глаза. В горле встал ком, у меня перехватило дыхание. Это дом, где изнасиловали Пенелопу, где она умерла.
Я не хотела возвращаться.
Я посмотрела на окно позади меня, похожие на те, что в соседнем дуплексе. Шторы всегда задвинуты, так как вид отсюда не такой уж и звездный. За нашим домом была парковка для столярной мастерской. Иногда, если открыть окно в жаркие дни, можно почувствовать запах испарений.
— Бернадетт, — очень спокойно, очень медленно сказал Кэл. — Иди сюда, — он протянул руку и я взяла ее, вскарабкиваясь по окну, пока у меня не сдали нервы. Он притянул меня к себе, кровать пошатнулась под нами. Но мы не упали. Каллум держал нас, его капюшон спал со светлых волосы, оставляя его обнаженным передо мной. — Ты не можешь позволить этому месту иметь власть над тобой.
— Ты расскажешь мне, почему сталкерил меня годами, а я слышу об этом только сейчас? — огрызнулась я, используя злость, чтобы оттолкнуть чувство безысходности от моего пребывания здесь.
Это здание пропитано ненавистью и болью. Вы можете намазать его шалфеем или освятить святой водой, но он все равно будет пахнуть серой и пеплом.
— Дыши, — прошептал Кэл, его голос был грубым и прокуренным. Он закрыл глаза и коснулся руками моего лица с обеих сторон. Его пальцы ощущались прохладными на моей коже, они успокаивали меня, даже если мне казалось, что они не должны. — Это всего лишь дом. Дом не таит в себе ненависти, а люди — да. Здесь нет никого, кроме меня и тебя. Только мы.
— Виктор будет в шоке, когда узнает, что мы пришли сюда в одиночку, — сказала я, но мой голос друг и я была настолько возбужденной, что, готова поспорить, это было видно из космоса.
Здесь я потеряна в темной орбите, и мне это не нравилось.
— Дыши, — повторил Кэл, удерживая меня, стоя вместе на кровати, в которой я не спала годами. Я так устала. Уже так давно чувствовала себя уставшей. Я выдохнула и закрыла глаза, делая дрожащий вдох, который пах персиками и ванилью от спреев и лосьонов на моем запустелом столе. — Ты не одна, Бернадетт. Никогда не была. Если тебе нужно упасть, позволь своим коленям опуститься, а я тебя поймаю.
— Ты не можешь говорить мне нежности посреди ограбления, — пробормотала я, но я все равно почувствовала головокружение.
«Я – твой монстр» — вот, что сказал мне Каллум. Я чувствовала в нем какую-то нервозность, это яростное жжение, которое все время находится на грани. Много не нужно, чтобы высвободить это. И все же, сейчас с ним я не чувствовала опасности.
Я открыла глаза.
— Я сталкерил тебя, Бернадетт, — сказал Кэл со вздохом, его плечи слегка поникли. — По другому это не называть. Я не могу это романтизировать или объяснить. Уверен, это нездорово, — он снова посмотрел на меня, но в его взгляде не было стыда или сожаления. Совсем. — Я бы сделал это снова, если бы представился шанс. Мы — прекрасные яды, а не духи.
Он отошел назад, а затем слез с кровати, смотря на меня.
Ничто в моих отношениях с Хавок не было тем, что обычные люди посчитали бы здоровым или нормальным.
Мне было все равно.
В то время как я бы отговаривала свою сестру жить такой жизнь, сама бросалась с головой в темноту.
Я спрыгнула с кровати, осматривая комнату и пытаясь понять, чего я хотела. Когда я смотрела на все это сейчас, все было практически бессмысленным. Вещи не играли роли, совсем. Будь практичной, Берни сказала я себе, подойдя к моей шкафу и доставая темно-синюю спортивную сумку «Адидас», которая принадлежала Пенелопе.