— Какого хрена ты вчера делала у Памелы дома? — спросил я, ненавидя, что я был с Тринити, зная, что это к лучшему.
Я знаю, что, вероятно, должен по-другому решать вопросы с Бернадетт, но ничего не мог с собой поделать. Разве она не понимала, что каждый принятый мною шаг был ради нее? Чтобы она была в безопасности?
— Мы забирали мои вещи, — огрызнулась Берни, смотря на меня с безопасного места в объятиях Каллума. Я не осмелился коснуться ее, когда он смотрел на меня вот так. Даже от настолько простого жеста, как схватить ее за запястье, он мог огрызнуться. Я усмехнулся над ним, в моем горле нарастал рык, но ему все равно. У всех нас уже выработался иммунитет к показухе друг друга. — Вообще-то, крали их. Пэм там не было, так что мы залезли на верхнее окно.
— Ты думал это была хорошей идеей? — спросил я Каллума, смотря на него, а не на свою жену, чтобы полностью не потерять свое дерьмо. — Господи Иисусе.
Я повернулся и провел рукой по лицу, закрывая глаза из-за разочарования. Это все было из лучших побуждений — защитить Бернадетт, ради ее безопасности — но мне потребовалась каждая унция само-контроля, чтобы окончательно не взорваться.
Встреча с Офелией этим утром напугала меня, как никогда раньше. У нас были планы на команду Картера, на список Берни, даже на «Банду грандиозных убийств». Но на мою мать? Она — дикая карта, с которой, как мне казалось, я уже разобрался. Не ожидал, что она будет участвовать в этом так, как сейчас.
— Расскажите мне про Найла, — сказала Берни, и я слышал, как скрипнул диван, когда она встала.
Хаэль вышел из кухни, уставившись на меня с приподнятой бровью, спрашивая буду ли я сейчас вести себя как мудак. Этот вопрос сам по себе заставил меня замереть, так что я сделал глубокий вдох и медленно — очень медленно — повернулся, чтобы взглянуть на Бернадетт. К моменту, как я это сделал, то уже достаточно успокоился, чтобы понять, как она была расстроена.
Мы смотрели друг на друга, будучи так же далеки друг от друга, как и близки, так было всегда. Мы настолько непохожи, что иногда отталкивали друг друга. Иногда мы оба были слишком упрямы и горделивы, чтобы просто броситься в объятия друг друга и послать нахрен боль и обиду.
Вероятно, это будет один из таких моментов. Я пытался, правда, но никто не касался меня, обнимал меня или любил меня, когда я был ребенком. Каждый чертов день это попытка вспомнить, как нужно себя вести.
— Мы всегда хотели, чтобы Найла нашли, — осторожно сказал я, выдыхая, когда глаза Бернадетт вспыхнули разочарованием.
Я не хотел держать вне ведении всего. Правда, не хотел. В Хавок нет лжи, нет секретов. Я просто хотел позаботится о ней. Почему, блять, она этого не видела?
— Я тебе не верю, — возразила она, и я поднял бровь.
Она пиздец настойчивая, такая чертовски упрямая. Это одна из черт, которые больше всего в ней люблю. Это еще одна из черт, что злит меня, как ничто иное. Она чуть не умерла на руках Кали, потому что не послушала меня. Из всех людей — Кали. Ничто и никто.
Я положил руки на бедра и уставился на нее сверху-вниз.
Моя жена.
Единственная женщина, на которой бы когда-либо женился, и будь проклято наследство.
Я здесь играл в игры, вот и все. Это все, что я когда-либо делал, — игрался.
— Ты не веришь мне? — спросил я, и услышал, как Хаэль фыркнул откуда-то позади меня. Кусок дерьма. Конечно, он находил это забавным. — И почему же это?
— Потому что, когда Сара рыскала по кладбищу, ты сказал, что она должна умереть. Что ж, если ты хотел, чтобы она нашла Найла, тогда не должен был этого говорить.
Бернадетт выдержала мой взгляд, как не мог ни один человек на этой земле. Она одновременно бросала мне вызов и приводила меня в восторг. Я чувствовал себя ее хозяином и рабом одновременно.
Я улыбнулся, и по выражению ее лица мог сказать, что ей это не понравилось. Она думала, что я опекал ее. На самом деле, это меня веселило.
— Бернадетт, мы повесим убийство Найла на твою мать, — откровенно сказал я, и она удивленно уставилась на меня.
— Вы..что? — заговорила она, опуская руки по швам.
Я поднял взгляд, чтобы увидеть, что оставшиеся буквы Хавок смотрели на меня. Мы с братьями понимали друг друга. Вот, почему мы все еще были вместе, потому что никто в мире никогда бы не понял, как мы ведем дела. Мы жили во тьме, но жаждали чего-то светлого. Мы делали это ради денег, киски или власти. Все было ради нее. Все было ради Бернадетт. Это целенаправленная сосредоточенность, которую мало кто сможет постичь.