Даже я.
— Разве ты не понимаешь? — спросил я, и она колебалась настолько, что мне пришлось снова сжать ее подбородок, чтобы привлечь ее внимание. — Кали здесь? — спросил я, и она кивнула.
Я ненавидел, что она видела такие вещи, за то, что пообещал самолично защитить ее, зная, что это была ложь. Она должна быть частью его, как некто целостный и полноценный, как кто-либо другой. Бернадетт должна защитить себя.
Потому что, он могла и не знать этого, но она — последнее имя в собственном списке. Каждая когда-либо совершенная ею ошибка, каждое плохое воспоминание, каждый неверный шаг — она позволяла всем этим вещам преследовать ее. Сейчас — это она, воплощенная в образ Кали Роуз.
— Она не оставит меня в покое, — прошипела Бернадетт, словно одновременно и прибывала в ярости, и боялась. — И я не могу больше это выносить: весь стресс, страх и разочарование. Всего.
Я слегка улыбнулся, но она меня не видела, так что я поцеловал ее, пока ей не стало трудно дышать.
— Берни, единственный человек, который может избавиться от Кали, — это ты. Прости себя за совершенные ошибки, вынеси из них урок и возьми меня за руку, чтобы могли двигаться к следующей значимой вещи. Если жизнь всегда не движется дальше, тогда она застывает на месте и тонет. Ты — моя королева. Ты заслужила гребанную корону. Кали не имеет значение. Никто из них не имеет. Ни Корали, ни даже Найл. Черт, Тритини Джейд — ничто. Они все лишь препятствия на нашем пути преодоления прошлого. Ты понимаешь?
Мгновение она колебалась, но, когда кивнула, я почувствовал движение у моего лица.
— Я собираюсь трахнуть тебя сейчас, новичок, — сказал я, и она задрожала, когда я снова схватил ее за задницу. — На этот раз ты будешь следовать мои чертовым приказам?
Последовала долгая пауза, прежде чем я шлепнул ее по заднице и она издала вздох удовольствия.
— Я предпочитаю, когда мен шлепает Аарон, — пробормотала она, и я зарычал, вскакивая на ноги и прижимая ее к стенке шкафа.
Руки Бернадетт обвили меня, когда наши губы встретились, мой язык уничтожал ее, подталкивая ее к подчинению. Одновременно с этим я раскачивался бедрами, трясь об нее так сильно, что, уверен, ее задница оставит дыру в чертовой стене.
— Ты предпочитаешь, когда тебя шлепает Аарон, потому что знаешь, что он не серьезен, — огрызнулся я, облизывая ее шею с одной стороны. Если она думала, что я не заметил каждый новый засос, каждый новый синяк от пальцев, оставленные остальными парнями на ее коже, тогда у нее другое мнение. Я запомнил их, это был узор, который я должен был повторить, проделать снова, контролировать. — И ты знаешь, что в основном я серьезен.
Я потянулся между нами и высвободил свой член из джинсов, двумя пальцами отодвигая ее трусики в сторону, и обнаружил, что она была настолько чертовски мокрой, что она намочила свои бедра. Обжигающий жар ее тела запустил мои самые базовые инстинкты, разрушая окончательный контроль, в котором я жил. Мои бедра двинулись вперед, мой член полностью заполнил ее, когда она крикнула и прижалась ко мне, позволяя мне заниматься ею, как мне хотелось, в шкафе, где однажды она была моей заключенной.
Это настолько извращенно, настолько сломано и настолько мрачно.
Но я ничего не мог с этим поделать.
Я был переполнен ревностным гневом из-за того, что должен был делить ее. Когда поцеловал ее, протолкнув язык между ее сладкими губами, то чувствовал тот же самый вкус зависти. Мы разрывались на части из-за нее и из-за того, что так яро желали друга, что не могли дышать.
И именно так мне и нравилось.
Я овладевал ей так же, как в тот первый день, грубо, дико и бесцеремонно, пока не кончил так сильно, что увидел звезды.
Дыхание Бернадетт в темноте было тяжелым, пока она прижималась ко мне, впиваясь в мои плечи, ее лицо прижималось к впадинке между плечом и шеей. Осторожно, почти благоговейно, я изменил хватку на ее заднице, удерживая ее, вместо того чтобы опустить, а затем я вынес ее из этого идиотского, гребанного шкафа и понес к своей постели.
Я осторожно уложил ее тело на нее, когда она подняла на меня взгляд, черная плиссированная юбка помята, старая футболка металкор-группы закручена вокруг талии. Медленно, с величайшей заботой я раздел ее, наши взгляды встретились, наше дыхание звучали одинаково.
Не было нужды в словах. Черт, не было ничего, что мы могли бы выразить друг другу словами, чего не могли сказать наши тела.