Он повернулся и с легкостью исчез в толпе, когда я обернулась и обнаружила стоящего рядом Виктора. Все его тело было напряжено, как тетива.
— Что, блять, это было? — спросила я, потому что взгляд, которым смотрел на меня Вик, сам по себе был устрашающим, словно он мог потерять меня раньше, чем станет мною обладать.
И мне это не понравилось.
— Я просто хотел посмотреть, насколько он смел, — сказал Виктор, потянувшись, чтобы отодвинуть от лица особенно низко висящую кость.
Он выглядел чертовски пугающим, когда провожал Джеймса взглядом. Я снова подумала его о руках вокруг горла Логана. Интересно, что парни сделали с Кайлером. Он не придет в школу в следующий понедельник. Это все, что я знала.
— И? — спросила я, задыхаясь и обливаясь потом.
Почему-то так сильно нервничала, что в животе внезапно стало больно. Причина, по которой Виктор смотрел вот так, причина, по которой лицо Аарона было таким мрачным и вытянутым, заключалась в том, что у этой игры было лишь два итога: либо мы победим, либо умрем.
Все.
Виктор посмотрел на меня сверху-вниз своими бесконечно черными глазами, и, клянусь Богом, толпа образовала пузырь вокруг него. Словно они чувствовали его взгляд, будто он собирался поглотить меня.
— А ты стала бы танцевать с моей девушкой передо мной? — спросил он, и я задрожала.
Нет.
Нет, определенно бы не стала.
.
Любой перерыв от кошмара в лице школы Прескотт был хорошим, даже если я отдыхала на диване куда больше обычного. Все чертовски болело после танцев в клубе, поэтому я уснула, как только мы вернулись домой.
Когда проснулась, Оскар сидел на диване на противоположной стороне и смотрел на меня.
Он был без майки и выглядел прекрасно, руки какой-то темной, неумолимой богини обмакнули его тело в чернила. Внешне он был как влажная фантазия, а внутри — ночным кошмаром. По тому, как он сидел — спина прямая, татуировка «ХАВОК» на костяшках пальцев натянута и напряжена, — поняла, что он собирался обрушить на мою задницу серьезную бомбу.
Что именно это была за бомба, я понятия не имела.
— Нам нужно поговорить, — сказал он, когда я застонала, садясь и потирая голову.
Что было в этих шотах? Поинтересовалась, потому что, клянусь, у меня не было похмелья, наверное, с 13 лет, когда я так сильно напилась бутылкой «Эверклир», что Пенелопе пришлось просидеть со мной всю ночь, чтобы убедиться, что я не подавлюсь собственной рвотой.
После этого я не напивалась, пока она не умерла.
— Черта с два, — пробормотала, падая на подушки, а затем вздрогнула, когда телефон впился мне в задницу. Разбрасываясь проклятиями, достала его и проверила время. Еще даже не было семи тридцати утра. Не удивительно, почему чувствовала себя так паршиво, вероятно, я все еще была пьяна. — Чего тебе?
Не хотела вот так огрызаться на него, но как я могла быть с ним уязвимой? Как могла показать ему нежную часть себя, как делала с Виктором или Аароном? Потому что каждый раз, когда я показывала ее, он бросался на меня в ответ, словно это ранило его. Спустя время такое поведение причиняло боль.
Он лишь смотрел на меня привычным для него образом, грифельно-серые глаза прищурены, челюсть стиснута. Что бы он ни хотел сказать, ему придется доставать это из самой глубины его души. Что бы это ни было, оно было вплетено в его дух так давно, что стало частью его личности. Судя по напряжению в плечах и по бешеному биению пульса, я могла лишь предположить, что это связано с чем-то, причиненным мною. Каким-то образом я испортила его. Сломала.
— В ночь, когда мы трахались, я был девственником, — сказал он, а затем отпил свой кофе, держа стакан в татуированных руках.
На животе у него перевернутый крест. Он говорил, что был девственником.
Мой мозг не догонял связи.
— Прости, что? — спросила, потому что знала наверняка. Я все еще пьяна.
Оскар уставился на меня в ответ, его очки немного сползли на нос, пока он держал кружку у рта и дул на нее, пар порхал в сером свете раннего утра.
— Ты меня слышала, — сказал он, и это правда, но.. я действительно не понимала. Видела, как он приставил пистолет к голове педофила и спустил курок с такой легкостью, с какой люди раздавливают паука. Конечно, это смерть, но она ничего не значила. — Я хотел, чтобы ты поняла, почему я ушел, — он снова отпил свой кофе, но не переставал смотреть на меня.