Но было поздно. Слишком стремительно продвигался Сагайдачный. Практически без отдыха, в трехдневный срок отряд Муромского достиг крепости Михайлов, бывший одно время ставкой известного Михаилу, вора Заруйского. После его ухода в Епифань местные жители посадили под замок оставленного им воеводу и присягнули московскому царю. В Михайлове Михаил хотел провести день, дать отдохнуть вымотанным лошадям, и разослать разведчиков, что бы узнать обстановку. Но не получилось. На площади перед теремом воеводы толпился народ. Воевода, чем-то напоминающий Михаилу его «сменщика» в Лебедяни, довольно упитанный сынок дворянина средней руки держал речь перед народом, убеждая население забрать огненный припас, орудия и весь скарб уходить в сторону Зарайска и Каширы, чьи каменные стены гарантируют безопасность. Он вещал так воодушевленно, что даже не заметил довольно большой конный отряд, прошедший через ворота. Михаил остановил притомившегося Беса. Черта он оставил отцу, так как он больше подходил под запряжку. Стоящие рядом с воеводой десятники молчали, стыдливо отводя глаза на пораженческие речи своего начальства, но слов поперек сказать не смели. Бунт во время войны мог им дорого обойтись! Михаил стоял и слушал, давя в себе огромное желание дать трусу большой пинок под толстый зад. Сдержался. И тут его узнали.
— Княжич Михаил — вскричал дородный поп из первых рядов толпы. Муромский с удивлением узнал в нем отца Серафима, крепостного священника Лебедяни. Несколько голов повернулись к только что приехавшему всаднику. Несколько голосов подхватили — Княжич Михаил! Слава Богу! Откуда?
Михаил поднял руку.
— Из Москвы послан, городки засечной черты проверить, да видно, поздно! Откуда вы здесь, отец Серафим?
— Из Лебедяни! Нет ее больше! Воевода, что вас сменил, как казаки под Ельцом появились, сразу в леса убег, крепость бросив. Казачки, что присланы в подмогу гарнизону были, решили, раз начальство сбежало, то и им можно животы сохранить, и першли к ворогу Сагайдачному. Пытался я божьим словом убедить гарнизон остаться и воевать, не вышло. И тут слабость проявил. Сбежал вместе с жителями. Мы-то успели, а вот часть слишком долго собиралась. Скорее всего, их захватили. Лебедянь сожгли. Пожар издалека виден был! Мы в Данькове не остановились, там крепость еще после Заруйского не полностью отстроили, подались в Михайлов. А здесь тоже драпать собрались!
Михаил потемнел лицом. Все-таки, Лебедянь была ему не чужая. Первое боевое крещение и первый успех. Недаром покидал он ее на Семена Леонтьева с тяжелым сердцем. Надо хотя бы Михайлов оборонить. Шереметьев просил хоть немного задержать лавину казаков Сагайдачного, что бы отряды Пожарского и Волконского успели занять позиции на Оке и не дали ему переправиться.
Михаил выехал вперед и поднял руку. Воевода насторожился.
— Ты кто таков, откуда?
— Послан из Москвы. С проверкой крепостей малых, способных продвижение гетмана задержать, время отрядам для обороны по Оке дать. А я вижу, что вы никого задерживать не собираетесь, бежать решили, город на разграбление отдать! Так, вояки? Пушки тоже подарить казачкам решили, что бы им удобнее было Москву обстреливать! Так?
Толпа зашумела. Один из десятников громко выкрикнул:
— А ты что, собираешься город оборонять? Сам-то кто таков будешь?
— Князя Муромского младший сын, Михаил. Нынче зовусь князем Воеводиным-Муромским. Пожалован государем за заслуги. В том числе и за оборону Лебедяни. От Заруйского. Слышали?
Толпа загудела.
— Так вот, михайловцы. Те, к кого кишка тонка, кто боится обос***ся при виде орды казачей, милости просим, убегайте, балласт, он только на дно тянет. А с теми, у кого в груди храбрость и стойкость, мы крепость обороним и врага под ней сколько сможем, положим. Так что прошу — воеводу и всех, кто с ним собрался утекать, отойти налево, а тех, кто воевать будет — направо!