Независимо от устройства конкретной муки, циклы адских казней, которые мы видим на иконах Страшного суда или на миниатюрах Синодиков, стремятся к дидактической ясности. Однако связь преступления и наказания в них просматривается далеко не всегда и подчеркивается явно не так последовательно, как в западных видениях загробного мира или в католической средневековой иконографии1.
1 О «механике» инфернального воображаемого и иконографии преисподней на средневековом Западе см., например: Baschet J. Les justices de Гаи-deli: Les representations de l’enfer en France et en Italic (Xlle-XVe siecle). Rome, 1993.
15
Иногда наказание символически связано с преступлением или напоминает о нем: когда пытке подвергается именно тот орган, который «ответственен» за преступление, когда греховное удовольствие превращается в кару и т.д. Например, муки пьяниц чаще всего связаны с раскаленной жидкостью (инфернальной «пародией» на любимое ими вино): их варят в колоссальной винной бочке или котле либо заливают им в рот горячую смолу.
Клеветников, лжецов, богохульников, любителей посудачить и осуждать друг друга, т.е. тех, кто грешил с помощью лживого или злоречивого языка, за этот язык в аду и подвешивают (в «Видении апостола Павла» ангел бритвой вырезает язык чтецу, который учил людей, а сам заповеди не исполнял, а в «Хождении Богородицы по мукам» описано железное древо, на котором за языки были повешены клеветники и виновники раздоров). Богохульников или любителей позлословить могли изображать с непомерно длинными, порой достающими до земли, языками, превращающимися в их опознавательный знак (точно так же, как Иуда в аду чаше всего опознается по мешочку с тридцатью сребрениками, который он держит в руках).
Блудниц, прелюбодеек, женщин, убивших в утробе плод, или детоубийц: т.е. всех, чьи грехи лежали в сексуальной плоскости или связаны с деторождением, — за груди кусают змеи или скорпионы (в том же «Хождении Богородицы по мукам» змеи поедают в аду монахинь-блудниц).
Гордецы, мечтавшие возвыситься над другими, часто висят в преисподней вниз головой. Их наказание строится по принципу инверсии: тот, кто желал стать первым, обречен оказаться последним.
«И виде Святая на друземъ месте висяща мужа за четверо, за вся края ноготь его, ис- хожаше кровь велми зело, и языкъ его вязашеся отъ пламени огненаго, не можаше воз- дохнути, ни рещи: „Господи, помилуй мя“. И видевши его, Пресвятая Богородица, ирече: „Господи, помилуй“... И приде къ ней ангелъ, иже обладаше муками, отрешити языкъ мужеви тому. И воспрси Святая: „Кто се есть бедный человекъ, приемля сию муку?" И рече ангелъ: „Се есть икономъ и церкви служитель, и не творя воля Божия, по да про- даяше сосуды, имение церковное, и глаголаша: иже церкви работаете, то отъ церкви питаетъся, и того ради мучится зде“».
«Хождение Богородицы по мукам», греческое откровение, переведенное на церковнославянский язык в XI в.'
Однако часто сочетание преступления и наказания кажется совершенно произвольным. Символическое соответствие вины и карьт, видимо, считалось желательным, но не обязательным. Одно и то же наказание на разных
1 Памятники литературы Древней Руси. XII век... С. 172.
16
иконах может полагаться за разные грехи, а один и тот же грех получает разное воздаяние из одного списка.
Загробное правосудие, как его вслед за раннехристианскими апокрифами и византийскими житиями представляли себе на Руси, конечно же, бесконечно изощренней земного. Инфернальное воображаемое всегда стремится дойти до пределов мыслимой жестокости и пытается через описание физических пыток передать неописуемый ужас преисподней. И авторы ранних апокрифов (от «Книги Еноха» до «Видения апостола Павла»), описывавших устройство того света, и византийские откровения о том свете (от «Хождения Богородицы по мукам» до «Хождения Феодоры по воздушным мытарствам» из «Жития Василия Нового»), и редкие древнерусские тексты о посмертной участи души описывают чудовищные, невозможные на земле пытки и казни (от бушующего огненного потока, куда грешники погружаются по колено, по живот, по грудь, по шею или уходят с головой, не умирая, а бесконечно страдая, — до чудовищных монстров, терзающих нечестивцев).
И все же между загробным и земным правосудием есть параллели. Воображение холит по проторенным дорожкам, а стремление к тому, чтобы наказание отпечатало на теле преступника правду о его преступлении, было свойственно средневековому правосудию и в Византии, и на Западе, и на Руси. Например, Соборное уложение 1649 г., вслед за византийским правом (72-м правилом Льва Мудрого), предписывает вырезать клятвопреступникам языки. Подобная мера в Московии время от времени применялась к мятежникам, поднимавшим народ (например, во время Медного бунта 1662 г.), старообрядческим проповедникам (как иноку Епифанию, священнику Лазарю и другим соузникам протопопа Аввакума, которых в 1667 г. приговорили к урезанию языков), или болтунам-крамольникам, позволившим себе «непотребные слова» о царе или царском семействе1. Всякому, кто был знаком с иконами и фресками Страшного суда, эти кары не могли не напомнить изображения богохульников или клеветников, подвешенных в аду за язык посреди вечного пламени.