Императорская Фамилия, то есть родственники Государя, тоже были не на высоте. На Кавказе сидел Николай Николаевич. Это было по-прежнему гнездо интриг. Князь Шаховской описывает свое посещение Великого Князя:
«За завтраком были Великие Княгини Анастасия и Милица Николаевны, черногорки, которых Императрица называла "black women", генерал Янушкевич, Князь Орлов и адъютант Великого Князя. Сперва разговор был общего характера. Но скоро я приметил от некоторых сидящих какие-то непонятные сперва для меня фразы; скоро я начал их понимать. Желая быть во всем очень точным, я этих переговоров передать не могу, так как я тогда же их не записал, он они касались всецело Царской Семьи и главное. Императрицы, а иногда и Государя. Чувствовалось мало скрываемое неудовольствие Государем. Видимо, что если бы не мое присутствие, то разговоры были бы еще более открытые».{206}
С сестрой Государыни было еще хуже. Великая Княгиня Елизавета Феодоровна, или "Элла", как ее звали близкие, несмотря на то, что после убийства мужа, Великого Князя Сергия Александровича, постриглась в монахини и была игуменьей в Москве, очень интересовалась политикой, и уволенный за разоблачения Распутина в скандальных историях Товарищ Министра Внутренних Дел Джунковский был деятельным членом ее "кружка".
Генерал Спиридович пишет о последнем свидании Великой Княгини с Государыней.
«И близкие люди, друзья и некоторые общественные Московские деятели, встречавшиеся с Великой Княгиней и не стеснявшиеся высказываться при ней откровенно, убедили ее поехать и повлиять на Их Величеств. О том, что такое "старец" и его окружение, она отлично знала, зачастую даже с преувеличением от С.И. Тютчевой. 3 декабря к вечеру Великая Княгиня приехала в Царское Село. Она хотела говорить с Государем, но Царица категорически заявила, что Царь очень занят, Он завтра утром уезжает в Ставку и видеться с ним невозможно. Тогда Елизавета Федоровна стала говорить с сестрой-Царицей... Произошел резкий серьезный спор, окончившийся разрывом. Александра Федоровна приняла тон Императрицы и попросила сестру замолчать и удалиться. Елизавета Федоровна, уходя, бросила сестре:
"Вспомни судьбу Людовика 16-го и Марии-Антуанетт"...
После революции она даже не сделала попытки повидаться с Царской Семьей».{207}
В Петербурге, в Москве, в Киеве, на Кавказе — повсюду члены Императорской Фамилии вторили всем слухам, связанным с именем Государыни, Распутина, и говорили уже совсем фантастические вещи. То есть то, что нужно было Думе.
Что же нужно было этой "Думе"?
Милюков это ясно написал в своей "Истории второй русской революции":
«"Низложить монархию".
"Но почему же, — спросят, — Государь "терпел Распутина около Трона?"
Да потому, что "у трона Распутина не было". Это только ловко подхваченная всеми клевета сложилась в уверенность, что "Гришка правит Россией", а потому и молва уже высказывала свои предположения и... "пожелания". Государь не интересовался общественным мнением. Так же Он относился к мнению общества, когда Он допускал Распутина во дворец. Прежде всего, Государь хотел исполнить болезненное желание Государыни, видевшей в молитвах Григория Распутина помощь во время заболеваний Алексея Николаевича. Государыня страдала Неимоверно и нравственно, и физически. Государь это знал, видел и шел навстречу желанию своей несчастной супруги. Распутин, редко бывая во дворце (Жильяр, воспитатель Наследника Цесаревича, говорит, что Распутин бывал не чаще четырех раз в год за последние перед революцией три года), вел себя там, конечно, не так, как с другими. Там он не был ни пьян, ни распущен. Там он говорил о Боге и о нуждах народных».{208}