"Его Величество, — заканчивал Штюрмер свой доклад в Совете Министров, — изволил высказать, что для прекращения подобных выступлений достаточно предупредить Гучкова о том, что он подвергнется высылке из столиц".
Гучкову был запрещен въезд только в действующую армию.
А Государыня, которая понимала положение лучше, чем многие другие, писала в письме к Государю:
"...Это еще не так ужасно, как все прочее, выход мы найдем, но вот эти скоты Родаянко, Гучков, Поливанов и К° являются душой чего-то гораздо большего, чем можно предполагать (это я чувствую) — у них цель вырвать власть из рук Министров".
Государыня понимала, что заговорщики готовят переворот, и стремилась всеми силами убедить в этом Государя. Государь верил в свою Армию, Он был слишком благороден, слишком чист, чтобы допустить, что его ближайшие помощники являются людьми, которые сочувствуют затеваемым заговорам и даже принимают в них участие. Вот что пишет Мельгунов, которого уж никак нельзя обвинить в том, что он пристрастен в описываемых им событиях:
«Александра Феодоровна действительно предчувствовала нечто "гораздо большее" — Монархия была в преддверии "дворцовых заговоров", о которых говорили, пожалуй, даже слишком открыто, не исключая аристократических и великокняжеских салонов. Слухи о разговорах, что необходимо обезвредить и укротить "Валиде" (так именовалась Царица в семейной переписке Юсуповых), не могли не доходить до Александры Феодоровны. В одной из версий такого "дворцового переворота", имевшей сравнительно скромную цель изолировать Царя от вредного влияния жены и добиться образования правительства, пользующегося общественным доверием, так или иначе оказался замешанным и генерал Алексеев... Этот план, связанный с инициативой не Гучкова, а с именем князя Львова — в переписке его имя упоминается только в декабре — изложен нами в книге "На путях к дворцовому перевороту" в соответствии с теми конкретными данными, которыми мы пока располагаем. Отрицать участие в нем Алексеева едва ли возможно, как это делает упорно генерал Деникин».{238}
Сейчас я приведу выдержки из одного из писем Гучкова Алексееву, а затем одно свидетельство Вырубовой об Алексееве в связи с Гучковым, а потом мы перейдем к рассмотрению заговора князя Львова, о котором писал в своей книге Мельгунов.
Вот эти выдержки:
«И не чувствуете ли вы на расстоянии из Могилева то же, что мы здесь испытываем при ежедневном и ежечасном соприкосновении... Со всей правительственной властью. Ведь в тылу идет полный развал, ведь власть гниет на корню... Гниющий тыл грозит еще раз затянуть и ваш доблестный фронт, и вашу талантливую стратегию, да и всю страну в невылазное болото... А если вы подумаете, что вся эта власть возглавляется г. Штюрмером, у которого (и в армии, и в народе — В.К.) прочная репутация, если не готового уже предателя, то готового предать — то вы поймете... какая смертельная тревога за судьбу нашей родины охватила и общественную мысль, и народные настроения... Я уже не говорю, что нас ждет после войны — надвигается поток, а жалкая, дрянная, слякотная власть готовится встретить этот катаклизм теми мерами, которыми ограждают себя от хорошего проливного дождя: надевают галоши и раскрывают зонтик...»
Я привел эти выдержки, полные грязных инсинуаций, и обвинения Председателя Совета Министров в предательстве как образец той клеветы и лжи, в которых Гучков был непревзойденным мастером. Уже при Временном правительстве, членом которого был Гучков, Чрезвычайная Следственная Комиссия по выяснению "преступлений" Царского правительства, при всей своей пристрастности не могла найти и тени какого-либо предательства ни Штюрмера, ни кого-либо другого члена правительства Государя. Предателем был не Штюрмер, а Гучков. Та "жалкая, дрянная, слякотная власть", о которой он пишет, это и есть Временное правительство, в котором он пробыл только два месяца и за эти два месяца развалил сознательно нашу Армию при помощи господ генералов (Поливанов и другие) и полковников Генерального Штаба.
Но нашелся генерал, который в своих воспоминаниях нашел возможным сказать о Гучкове следующее:
"Я не собираюсь давать характеристику Гучкова, в искреннем патриотизме которого я не сомневаюсь" (Деникин — В.К.).{239}
Беда заключалась в том, что Алексеев верил всей той галиматье, которую ему писал Гучков, и тут придется сказать то, что писал адмирал Бубнов в своей книге:
"Верховное командование вооруженными силами фактически находилось в руках генерала Алексеева, хотя и безгранично преданного своему долгу, отличного знатока военного дела, но не обладавшего ни широтой взглядов, ни дарованиями, присущими выдающимся полководцам".{240}