— Сорока, ты здесь? Слышишь? Бояре с третьими петухами на охоту едут — Мирослав Ольгович тебе ключи от книговницы приказал передать, сказал, их несколько дней не будет — там ночевать можешь. А потом Мирослав Ольгович что-нибудь придумает. Слышишь? Обожди немного.
Только Сорока ничего не ответила. Федька ключи и мешочек со смоквами ей возле входа оставил да в конюшню бегом, верховых в поход готовить.
27. Охота
Стоя в стременах, Извор высматривал, что происходит на опушке находящейся на противном берегу. Отсюда, с холма, было всё отлично видно, словно на блюдечке. Палатки широкие разбили уже давно — обоз выдвинулся из города, ещё за день, прежде того как Олег Любомирович идти сам соизволил. А сейчас, укрывшись от легкого ветра, бояре, вдоволь настрелявшись да наездившись верхом, верно обсуждали свою добычу.
Подтягивались к становищу, отяжелённые зверьём забитым, отроки: одни дичь волоком тащили, другие на загривок взвалив. Ловчии да загонщики, намаявшись гудеть в рожки да бить сулицами по стволам, выгоняя дичь к охотникам, тоже отдыхали. Кто-то из них развалился в тени раскидистых деревьев редколесья, не дойдя до палаток, иные пошли к реке умыться, а другие, проявляя заботу о своих охотничьих псах, подкидывали тем нехилые куски мяса от разделываемых тушь, попутно поощряя тех ласковым трепанием холок. Псам было отдано два вепря — достойная награда. Соколов Олег меньше ува́жил и не от того, что их было меньше и тем довольствоваться малым нужно — предпочтение наместник отдавал облаве, нежели соколиной охоте.
В лесу ещё где-то шумели. Нет-нет да и выскочит то русак, то коза дикая, а то и ловчий, уходя от обезумевшего вепря не желающего попасть на вертел, на которые сейчас перепела нанизаны. Тут какой-нибудь боярин и встрепенётся, с места снимется, на коня слёту запрыгнет, чекан метнёт, стрелу пустит, желая ещё потешить возбуждённый нрав али порисоваться перед соплеменниками.
— Ату его, ату!!! Эгэйгей! — кричат тому вслед.
Стряпчии суетятся вокруг котлов, в ендовы пиво наливают. Боярам кубки подносят уже отроки безусые, но статные, удалые, все как на подбор красавцы писаные. Наместник с приезжими и своими сотскими о чём-то оживлённо переговаривается, запивая всё сиракузский вином да привычным мёдом хмельным, тысяцкие тому что-то подсказывают и хохочут, припомнив, как одного загонщика олень сохатый на рога поддел, а тот, через голову перекувыркнувшись, оседлал того сверху задом наперед — ходит вон теперь хромает, всё седалище отбил, благо хоть жив остался.
Оглянулся Извор, стоя на крутом холме — сзади степь вся изломанная буераками, ложбинами, пригорками — землю кто словно тесто месил, устал и так оставил. Под холмом в кустистых порослях речушка глубокая, да не широкая, в одном месте обмелевшая. Там на коне пройти— вода по стремя— так сюда с братом и попали; с противной стороны реки, поросшой осинами, тополями и ивами, распустившими космы до самой воды, тот самый лес, где нынче ловчии с загонщиками шумели, а бояре своей сноровкой похваляясь, забили зверьё дикое превеликим числом.
— Ну и долго мы тут будем отсиживаться, пока другие добычу добывают, — Извор у Мира выспрашивает, спустившись по холму ниже к одиноко стоящей осине. носом ведёт, а в животе у того, что жабы орут. — Жрать охота.
Мир ничего не говорит, стебель рогоза дожёвывывает, сплёвывая тщательно высосанную кашицу в сторону. Прислонился к осиновному стволу, на тот берег посматривает, скользя взглядом по мохнатым верхушкам вековых деревьев — лес то там дрогнет, то в другом месте встрепенётся, но верно замирает, даря дикому зверю отдышку.
— Олексич ещё одного вепря забил, не говоря о мелкой диче, а батя твой двух и козла впридачу, — Извор тоже на тот бережок засматривается. — Рога отсюда видны. Жаль, только туры ушли…
— Да хоть оленя сохатого, мне нет сегодня интереса, — Мир глаза прикрыл, кимарит.
Извор из седла выскочил, на жирной овсянице развалился, что ковром всё застелила, руки-ноги раскинул, солнцу лик подставляя, не желая в тени прятаться.
— Переживаешь? — с хитрецой Извор брата испрашивает.
— Чего? Что без добычи останусь? Олексич обещал двух коз приберечь. Одной с тобой поделюсь — не опозоримся.
Извор руку вскинул над собой, пальцами лучи солнечные плетёт. Резко сел, к Миру притянулся, к плечу его прильнул:
— Да что мне охота?! Я тебя о Сороке спрашиваю. Слышал, что она уже как два дня из повети своей не выходит.
— Она столько ночей не спала, на вратах вместе с дружинниками своего Храбра дожидалась; в клеть не шла, куда отец её отослал, в повети ночевала, а уже холодно по ночам, вот верно и прихворала.