— Это был Военег!
32. Обещание
Седмица назад.
Храбр не оставлял своих попыток сорвать путы, но при всём своём желании не мог дотянуться до узлов на своей спине. Неподалёку степняки возились над дикой козой, которую притащили из ближайшего загона.
— Господин, не стоит так напрягаться — узлы Креслава никому не подсильны! — крикнул один из них, а остальные сдержанно загоготали, запивая своё веселье кровью из пробитой вены на шерстистой шее лесной красавицы, чьи глаза постепенно туманило смертью.
— Жаль, столько мяса вокруг, а зажарить нельзя, — сетовали кыпчаки, посматривая на тушу убитой и прихлёбывая из деревянных чаш багряное, почти чёрное брашно.
— Я вас всех убью, — сквозь кляп мычал Храбр извиваясь словно полоз. Он не оставлял своих попыток освободиться на протяжении всего времени, как его схватили возле землянки, затихая лишь на время непродолжительного сна. — Я вас всех запомнил. Я приду к каждому и пущу кровь пока вы спите…
— Господин, мы не по своей воли вас взяли. Кыдан-хан приказал, а ему… а ему Шарук-хан. Господин, поймите, вы живы только тем что Свобода, да благословит её имя Вечное Небо, ваша супруга, очень дорога её брату Шарук-хану, новому властелину наших земель, а так бы от нашей курени не осталось бы и следа. Ваш побег, господин, чуть не обернулся для нас всех погибелью. Свобода, да продлятся её дни, молила своего брата, чтоб вас не трогали.
— Может ему сказать, что нам было приказано убить эту девку, если вздумает её привести с собой? — шушукались степняки между собой, почти неслышно, пока говорливый степняк пытался уразумить строптивого господина.
— Ишш, смерти ищешь? — пришикнул на него другой батыр и почти неслышно проговорил, отбивая всё желание того об этом упоминать, — тогда ты точно в одно прекрасное утро не проснёшься, — но выкрикнул громче в сторону их драгоценного пленника. — Господин, неужели вам не хочется увидеть вашего сына?
Храбр взвыл, пытаясь подняться на ноги и гусеницей, скованной веригами кокона, безвольно упал вновь, ухнув и заревев от бессилия. Ещё большей злобой его глаза налились при виде Креслава. Тот не спеша усадил его возле ствола дерева и, сдёрнув кляп, подставил мех ко рту, давая тому напиться. Храбр жадно глотал воду, буравя своего наставника ненавидящими глазами, желая запалить того на месте. Присытив жажду, он строптиво дёрнулся, оторвавшись от меха, собрался в узел, поджав под себя ноги, и отпружинившись, всей своей массой толкнул от себе одноглазого воина.
— Убью, паскуда! Как ты посмел предать меня, мразь северская?! Ты ещё пожалеешь, что вернулся сюда из степи, гнида, — рычал Храбр на славе в перемешку с кыпчакским.
Повалился вместе с Креславом, закувыркался, но его быстро оттащили назад и, привязав к дереву, вставили кляп назад, вдобавок туго перевязав сверху лоскутом ткани, перекрывая поток сквернословия и проклятий.
— Кыдан-хан хочет передать тебе власть над своими кыпчаками. Он… болен, и судя по всему ему не дожить до того времени, когда степь побелеет. — Креслав говорил мягко, не смотря своему господину в глаза, и совершенно не злясь на того за сказанные слова. — Кыдан живёт лишь благодаря, ожиданиям встречи с тобой.
— Пусть уже поскорее сдохнет!..
— Он сказал, что хочет сказать тебе что-то очень важное — это связано с твоей матерью.
— Развяжи меня, — Храбр, дёргался и неразборчиво мямлил сквозь ткань, совершенно не слушая увещеваний.
— Если ты будешь так кричать, сюда придут, и нам не останется выбора кроме, как их всех убить. Ты этого хочешь?
— Всё равно…
— А Сорока? Она простит тебе это? — Креслав приблизился к Храбру, и уставился в того испытующим взглядом, желая что-то донести. — Ты так и не понял её? Ты до сих пор хочешь забрать её с собой? И какую жизнь ты сможешь ей предложить? Быть второй женой бека Манаса? Быть в степи чужой для всех и изнывать, видя притеснения своих соплеменников? Жить в вечных кочёвках? Она сгинет в степи, осознай уже это — здесь её вотчина. Я поэтому и скрывал её от тебя. А ты нашёл её.
Храбр не желал утихать, он вырывался из тенёт, но лишь выматывал себя тем. К тому же ослабевал от крика, и хотя кляп смягчил его силу, он не уменьшил натужности, с которой вопил Храбр, надрывая свои связки до щемящей боли в горле. Креславу было тяжело наблюдать за всеми этими бессмысленными потугами. Он вспоминал и себя в молодости, как любил его мать, как сам вопил, желая ту спасти из звериных лап полянина, как рыдал на её могильнике, оплакивая её, как стремился быть с ней… Желая хоть как-то успокоить Храбра, всегда видя в нём лишь начертания своей возлюбленной, Креслав подскочил ближе, схватив того за голову. С силой удерживая её в своих руках, попытался заглянуть в покрасневшие глаза. От этого подпалины, доставшиеся тому от матери, стали яркими, от чего Креславу ещё острее резануло на сердце от воспоминаний.