" Он посмел прикоснуться моей Сороки, — пульсировало в его голове. — Если он ищет смерти, он её получит?"
По дубовому листу вдоль узкого дола, неумолимо вбирая в себя почти невидимые водные пылинки, побежала мелкая капля. Она разрасталась, пухла, увеличивая свою зыбкую полноту на равне с прытью, с которой она стремительно неслась к резкому краю, и задержавшись на мгновение на самом его кончике, сорвалась, чтоб устремиться к голомели меча Мирослава, чтоб тонко звякнувшись о неё разорваться.
Мирослав слушал Храбра со вниманием и, не ожидая от себя, с полной верой. Иной раз зрачки его глаз расширялись тесня их серость почти до чернённого края, то сужались превращаясь в точку. Он что-то переспрашивал, дополняя красочными, но ужасающими миниатюрами пробелы в произошедшем, чтоб наполнившись мстительной лютостью без колебаний уничтожить всех своих неприятелей.
— Почему ты не пришёл ко мне сразу? Почему не сказал?
— Я пришёл, но увидел то, чего бы не хотелось. В тот момент я желал убить тебя. Клянусь Синим Небом! Я бы сделал это тогда.
— А сейчас ты передумал?! Отчего же такая смена?!
— Нет. Я и сейчас грежу этим. Хотя, в таком состоянии у меня вряд ли что-то может получиться. Твоя удача, что я был ранен, когда пришёл за Сорокой, но даже так, я точно попытался, если ты был бы там. А сейчас скорее воздержусь — я не хочу ранить её сердце, которое не принадлежит мне, — исподлобья посмотрел на Мирослава, намекая кому та его отдала.
— Не говори чушь. Она ушла с тобой, — холодно отрезал Мирослав.
— Я увёл её обманом, что мол, это ты сказал мне скрыться с ней в укромном месте, что некоторые черниговские бояре выжили и пришли с обидой сюда, что я был твоим соглядатаем, поэтому и не открывался, что Креслав тоже здесь рядом…
— Мразь, — продрожал голосом полной лютой злобы, сквозь стиснутые зубы.
— …Я был бы рад, если бы она выбрала меня…
— Оно так и есть. Она покрывала тебя, знала о твоей задумке и ничего мне не сказала! — глаза Мирослава, вдруг переменившегося и не улавливающего домыслов степняка, вновь блеснули холодом булата. — Она ведь видела мертвеца и ничего мне не сказала. Она ведала всеми твоими замыслами!
— Она не говорила обо мне, лишь потому что не знала, что я здесь… И если ты не заметил, она вовсе не догадывалась, кто я на самом деле и зачем пришёл сюда.
Мирослав отступил на пару шагов, беспокойно кинув взгляд в сторону куда убежала девица. Храбр проследовал туда же, немного вытянув шею.
— Когда я пришёл в твою палатку, она не хотела оставлять тебя. — Храбр уныло усмехнулся. — И потом желала вернуться.
— Ложь! Это всё ложь! Говори, что вас связывает? — поднял булат, нацеливаясь на Храбра.
— Ничего. Больше ничего. Я проиграл тебе эту битву. Проиграл…
… Им удалось незамеченными выбраться со становища. Федька помог — кони носились между палатками, сшибая всех вокруг, они визжали и бились друг с другом, скорее всего подумав, что сейчас время сечи.
Пересекнув поляну, скрываясь в ложбинах, достигли редколесья, а там дубрава…
Светало.
Пасконницы, которыми был перевязан Храбр напитались кровью — степняк растормошил рану, когда Сорока скользнула в буерак, тогда степняк слишком рьяно кинулся за ней, сам шмякнулся, верно крепко повредив не очень глубокий порез, а потом ещё и умолчал об этом. Сорока заметила намного позднее, когда Храбр стал часто спотыкаться. Его шатало, и он еле держался на ногах.
Сначала она поддерживала его под локоть, потом, когда тот не устояв на ногах упал на колено, подставила Храбру своё плечо и обхватила его с двух сторон своими руками, зажимая рану. Так шли долго. Храбр совсем забылся в кольце тонких рук, сердце замирало вовсе не от потери крови, а от ощущения Сороки возле себя — она никогда его не обнимала так долго. Чаще всего он мог тронуть её только если в проказах или каких-то спорах. Храбр всегда намеренно задирал её выводя из уравновешенного состояния. Тогда да — Сорока принималась его колотить, отстаивая свою правоту. Она начинала хватать его за руки, кидаться на него с кулаками, трогала его плечи, колошматила спину, а после он позволял даже завалить себя на лопатки, вроде как сдался, а Сорока принималась щекотать его, а он её — в отместку.