Услышав в ответ тяжёлый вздох, покосилась, оглянувшись на брата.
— Ну, что? — отложила в сторону гребень. — Нет любви в этом мире. Есть только корысть и похоть…
Извора больно резанули её слова — сам ведь до поры так считал, а сейчас изнывется от неё, от любви от этой. Понимал Извор, что спорить с той бесполезно — сама себе судьбу такую выбрала, а всё одно — томит его мысль о сестринской недоле. Ничего не говоря, развернулся и постояв с мало времени в дверном проёме, вышел в сени. Девки врассыпную от своего молодого хозяина разбежались. А тот среди них, что медведь среди заячьего стада, прошёл — благо, никого не зацепил. К отцу направился.
Поднимаясь в горницу, шаг свой утишал, к словам прислушиваться начал. Военег с Мирославом беседовал. Уговаривались о чём-то.
— Отец твой добровольно зелье испил, понимая свой проступок. Он ведь даже тебе о этом и не сказал ничего, верно? А почему? Потому что совестно ему было перед тобой — втянул тебя в заведомо гиблое дело, — елейно увещевал старший полянин.
Он сидел на высоком стуле с резной спинкой, ногами упирался на подножие из морёного дерева да в оплётке затейливой с витиеватыми ножками. Мирослав стоял посерёд горницы широкой — голова долу, глаза ещё ниже.
— А Всеволод тебя уж помиловал. Лично Гостомысл перед ним хлопотал. "Сын не понесёт вины отца своего"- так вроде Иезикииль говорил? Вон, — со стола свиток взял, — указ пришёл от него. Поручил мне сразу в четыредесятый (сороковой) день венчание вам с Любавой Позвиздовной устроить. В дар вам по шубе песцовой прислал и ларец золотом.
Мирослав молча слушал, не шелохнулся — словно столп соляной.
— Ну?! Молчишь чего? Али язык отсох — благодарить разучился? — Военег вроде и не гневится, а всё же с грубостью спрашивает.
В Мирослава свиток швырнул. Тот о его лицо ударился, вниз скользнул, под ногами распластался, все начертания взору Мирослава открывая. Молодой боярин постоял малость, медленно наклонился, чтоб свиток поднять. В руках тот покрутил, к Военегу подступая. На дядьку грозного взгляд свой наконец поднял. А в глазах пусто, бездушно. На колени взора не отрывая от благодетеля своего встал, опустившись на оба сразу. Спину покорно согнул, что волосы вниз с плеч спали. Губами к мыску сапога, что на ноге стрыя его были, приложился. Слезу единую лишь уронил.
— По твоему пусть будет, наместник, — тихо выдавил.
— То-то же, — довольно загудел бывший воевода. — Ты мне ещё благодарен будешь за это, Мирослав. А теперь ступай — баня уж затоплена.
Мир с колен поднялся, мимо Извора прошёл даже на того не глянул. Сломался ли Мир? Никому не ведомо. Да только на всё он готов, что обещание военегов явью не стало. Те слова Мирославу как нож острый по сердцу были — "Коли мне не покоришься, коли взъерепенишься, лично ей ножичком этим брюхо вспорю, а для начала молодцам её на потеху дам."
Мирослав в предбанник зашёл, а раздеваться не спешит. Точно ждёт кого. И верно — Извор себя ждать не заставил долго. Мир в мощную шею того руками вцепился. Молча душит. Военегович, за запястья схватившись, их от себя отвёл, оттолкнул Мира, что тот в стенку впечатался. Другой был бы — дух вышел, а Мир словно силой какой подпитываемый, устоял. От стенки отпрянул, на него опять кидается. Опрокинул Извор Мира. Массой сверху давит, а всё не для того чтоб навредить, а чтоб утихомирить. Если бы хотел, Мира бы одолеть смог. А сейчас и того проще, в пол счёта с ним бы утомлённым управился. Завалились в баню. А там пар столбом. На полу-то попрохладнее. То один под себя подомнёт, то другой сверху окажется. Вымотались оба. Но никто не сдался. Извор Мира как коня собой оседлал, руки его перехватил, на грудь давит, желая того утихомирить. Что сказать хочет? Прощения ли просить? — Мир, выслушай же меня наконец, — пыхтит от усердия.
— Не о чем мне говорить с тобою, — в помутнении тот Извору лбом своим промеж глаз зарядил, а потом, как тот голову вскинул, чем подбородок для удара открыл, освободив правую руку, полновесным ударом брата своего следом наградил.
Тот потерялся на малое время. Мир рот в безмолвном крике открыл, из горла лишь клёкот какой-то исходит. А сам за костяшки схватился, кулак жмёт, от боли скорчился. Да коленом Извора с себя скинул, что тот к лавке отлетел. Один лежит, мычит несвязно. Другой подняться хочет, да лишь на четвереньки встал, в том же положении на пол облокотившись, в руках голову зажал — у самого кружится после удара.
— Мир, брат, я тебя не предавал никогда, — Извор пытается к тому на четвереньках подползти и тут же падает.