Короткий крик конюшего на поляне Извора из помутнения вырвал. Ветром лёгким полы в стороны распахнуло, являя нелицеприятность происходящего внутри походного жилища, а снаружи — напротив — ночная хмарь вкупе с мелкой моросью смазала происходящее вокруг. Но взбудораженные разумы побратимов, встретившихся взглядами, действовали быстро.
— Гостомысл, я с ним сам разберусь, — коротко гаркнул Извор, указуя на своё намерение лично "поквитаться" с новоявленным братцем.
Взглянул полянин на Федьку, который издыхал неподалёку — меч Гостомысла, который заподозрив неладное решил проведать наместника, настиг беглеца — и наглым приступом в поединок двоих третьим влился.
— Смотрю, сакс мой тебе по нраву пришёлся, братец, — ехидно заметил Извор.
— Хоть кровью мы с тобой связаны, не быть нам братьями во веки, — степняк ответно огрызнулся.
На того попёр. В левой руке сакс держит, в правой — меч. Обменялись парой ударов, каждый другого испытывая. Один лёгок и стремителен словно ветер степной, другой подобен камню — твёрд.
— Гостомысл, воеводе о смерти Олега доложи! — Извор крикнул ближнику отцовскому, не оборачиваясь на того, пока побратима своего к обозам теснил.
Клинки побратимов заплясали. Жилы на шеях вспухли. Храбр под тем натиском от Извора к возам пятится — не осилить никому полянина в одиночку. Храбр то понимая, решил хитростью Извора одолеть — благо конь между ними пронесся. Пока полянин от животины в сторону принимал, степняка след простыл. Извор через телегу бегом перелез, а там его Храбр с саксом наперевес встречает. Извор удар секущий отразил, сакс в колющем ударе выброшенный отбил, степняка пинком от себя откинул. Тот в темноте пропал. Извор пыхает от запала сечного, не слышно куда тот ушёл, только на мече своём на кромке возле острия тонкую полосу крови заметил. Это потом он узнал, что бочину побротима надсекнул, когда во всей сумятице, что на становище творилась, заметил отрока возле мировой палатки. Сорока тогда нос лишь свой показала, за Миром желая побежать, не имея привычки своё любопытство сдерживать, а как Храбра увидела так вместе с ним и скрылась внутри.
— Я тогда побоялся сказать тебе правду, — Извор рассказ свой закончил. — Ты, наверное, даже и не поверил бы мне тогда, да и сейчас видно не до конца веришь. В добавок Гостомысл разнёс всем, что это Храбр наместника убил. Потом… смалодушничал я. Думал пусть с Храбром моя тайна и уйдёт, но знаешь, не смотря на это, когда с тобой искал Сороку в лесу, больше всего страшился его мёртвым найти. Я и ранил его нехотя — само вышло.
— Разоткровенничался, смотрю. Не пойму только, зачем мне всё теперь сказываешь?
— Я не хочу тебе ворогом быть. А говорю от того, что мне теперь скрывать от тебя больше нечего. Я тебе не сказывал, но невесту свою искал, как узнал, что жива она. Не говорил от того, что страшился за жизнь её, что не знал какое ты и Олег к ней имеете отношение, думал, что и Олег её смерти искать будет. А теперь я невесту свою нашёл… а ты, как отец твой заручился, — венчаешься.
— Сороку ли своей невестой кличешь? Не бывать этому! — булаты на лице Мирослава недобро блеснули.
— Сорока — моя невеста по обету была.
— Твоей невестой, если помню, Любава, дочь Позвизда, являлась. Нет Любавы той больше на этом свете — сгинула. А Сорока меня сама выбрала — она птица вольная — её силой не удержать, знай это.
— Она к венчанию готовится, — оборвал Извор брата.
Мирослав хотел было возразить, Извора за ворот схватил, прокрутил кулак малость, ткань на него намотав, что затрещала, но потом, понимая, что бессилен сейчас, оттолкнул того от себя. Спиной к мокрым стенам прислонился, спрятал головушку свою буйную в руках, облокотившись на свои колени.
— Ты не сможешь сделать её счастливой, — Мирослав сквозь горечь прошептал.
— Не смогу, но всё сделаю, чтоб Сорока простила меня. Мне и того будет достаточно, — Извор, не менее брата тоской изъедаемый, с тем дальше разговаривает. — Ты только смирным будь впредь — отец больше просто так стращать не будет.
— Я, покуда жив, на всё готов пойти, лишь чтоб Сорока жила дальше.
День четыредесятый после кончины Олега Любомировича.
Колокольным звоном сотрясало прохладный осенний воздух. Галдели спуганные галки, рвано вторя гулким раскатам, доносящихся даже до дальних слобод. Они взмыли вверх, чёрным крапом подёрнув небесную лазурь, потом сползли по нему вниз, пропали на вспаханном чернозёме, выклёвывая остатки ржи.