— Извор! — кричит Сорока помощи требуя.
Смотрит на избушку — нет Извора — видать знатно приложила. Подсобралась, припомнив все наставления Храбра с Креславом, пальцами черен изворового меча покрепче сжала. Клинок вверх взметнула, выкладываясь по полной. Только тем-то что? — всю жизнь со степняками дело имеют — отбивались от той на раз плюнуть. Выдохлась Сорока. Еле дышит. А те лишь распалились ещё сильнее.
— Извор! Извор! — напоследок крикнула.
На его меч безрадостно взглянула и, вздёрнув кромку кверху, одним махом к своей шее тонкой приставила. Видела она один раз, как половчанка следом за убитым мужем отправилась, не имея желания по завету отцов к его брату женой идти. Потом только узнали, что брат тот, возжелав женщину эту, своего брата сам же и убил. Ему, как узнали руки скрутили, к лошади за ноги привязали и пустили в степь. Возили до тех пор пока кожу с мясом до костей не содрали.
Сорока припомнив, как половчанка то делала, глаза зажмурила, лицом тверда стала, вздохнула поглубже — страшно. А всё одно — не хочет тем невинность свою отдать, пусть мёртвой им останется. Уже под лезвием закровило, уже сердце в груди от ужаса замерло, как руки отдёрнуты её были. Меч на землю лёг под ноги. Заломали Сороку, скрутили. Один держит под грудь, а та извивается. Неужели судьбинушка ей поруганной стать? Не вопит девица — от ужаса гортань высушило, когда бугай, регоча и мерзко склабясь, к ней подступился. А Сорока на руках дружинника, что её удерживал, повисла, ноги к себе коленями прижала да и дала бугаю под дых, что тот зверем взревел диким, получив по уду своему похотью налившемуся. Повалился тот, отдышаться не может, то волком завоет, то медведем заурчит, а потом и вовсе дитём малым заверещал.
Двое других озлобились крепко. Скрутили её. На землю повалили. По щекам бьют, увесистыми оплеухами, запал девицы унимая. Один руки тонкие над головой девичьей держит, на её ногах другой сидит. Сорока под ним вьётся, пытается скинуть. Ногами голыми по сырой земле сучит, мох с листвой палой взрывает.
Гостомыслов дружинник за рубаху сорочью схватился, желая ту надвое разодрать, да захрипел как-то странно, руки расслабил к своей груди протянул, нащупал булат острый, что из его груди вырвался со спины зайдя. Кашлянул рудицей окропив Сороку мелко. На неё заваливаться стал соскользая с острия. Только пинком в сторону с Сороки откинут был, открывая взору девичьему своего выручителя. Зажмурилась, когда меч над её лицом воздух надвое рассёк. Не от страха зажмурилась, а от того, что кровь из шеи другого обидчика на неё сверху хлынула.
Руки сильные её с земли подняли. К груди мощной Сорока прижалась, трепеща в западне знакомых рук перепуганной птахой. Утишалась неспеша, пока Извор хребет подпаленному ломал. От хруста костей ещё крепче к груди воина, своего выручителя, прильнула. А тот ладонью своей уши прикрыл девице, чтоб звуки борьбы и стонов не слышала. А слышала гулкий бой сердца, сиплое дыхание, которое успокаивало её последние несколько лет.
— Здесь нельзя более оставаться. Они сюда обязательно вернуться, — просипел сквозь надорванный губы Креслав, уводя Сороку подальше от места побоища.
— Почему дверь не заперла? — Извор наконец смог процедить сквозь распухшие губы, затаптывая костёр, готовя для Сороки место для ночлега.
С его лица уже достаточно ушёл отёк. До этого, весь день, не говорил Извор с Сорокой не из-за обиды, не из-за того что не мог шевелить своими губами после удара бадейкой, хотя и это было веской причиной. Отчасти не говорил по своему вспыльчивому нраву, понимая, что затей он с той сразу ясниться — опять бы поругались.
Они с ней каждый день ругались. Сорока всегда находила причину с ним побрехаться, а у того всё аж бурлить начинало, когда она вновь визгопряхой оборачивалась. Заводился так, что потом приходилось где-нибудь подальше с самим собой мечом махаться, раж унимая.
Извор даже рад был, что Креслав к ним пришёл. При нём она ещё сдерживалась, а то начинала: то подай, то принеси, то воды наноси — что отрок на посылках, а она его хозяйка. Хотя не прочь Извор был, чтоб хозяйкой его она сделалась, да понимал, что сердце её другому принадлежит. От того верно его и кочевряжило.
Креслав к ним ночью одной пришёл, той самой, после мерзкого купания. Извор к нему с недоверием, а Сорока к огню усадила, еды предложила, а тот даже меч свой возле входа оставил, как то степняки делали, показуя добрые намерения. Сорока давай сразу того расспрашивать — что с Храбром, да как? Успокоилась от сиплого гласа ведуна… степняка… Да кто он такой на самом-то деле? Извор того пока пытать не стал — ему помощь сейчас нужна была хоть северского, хоть степняка, хоть лешего с нежитью. Понимал Извор, что хоть и мутный тип этот Креслав, но вот чего-чего, а подлости от него не дождёшься.