— Я на реку ходила… Ярко сегодня и жаром веет, — оправдывается Сорока. — Одёжу стирала…
Глаза стыдливо долу опустила, косу тугую на плечо с заду перекинула, провела будто по струнам псалтирных пальцами тонкими по ней, к груди округлой прильнувшей, а конец самый, свободный от накосника, перебирать возле своего бедра стала. Она когда так делает, у Извора внутрях всё бурлило. И сейчас уши зарделись, слова ратник могучий сказать более не может, немощью всего сковывает, от пят самых до маковки — от того на себя сам злиться начинает. А как представил, что она на реке делала, сглотнул, хрящем под кожей, гусиной кожицей покрывшейся, передёрнул.
— А потом, когда вернулась, услышала, что крадётся кто-то…
— Я их издали видел, — Креслав перемену томительную за боярином давно заприметил, на себя взор того обратил, покуда тому совсем худо не стало. — Они по лесу бродили. Думал на себя отвлечь. Только не знал, сколько их, а Сороку предупредить времени не было. Двоих с ловчим я ещё возле бора порубил, пару за оврагом, а возле избушки ты подсобил.
Извор задумался о чём-то. Тихо сидели, больше не разговаривали. Только, когда Сорока спать улеглась на кострище, укутавшись в походном покрывале, с Креславом говорить начал.
— Креслав, скажи мне, чего ради помогаешь нам?
— Ни тебе, ни Мирославу я помогать не стал бы, если бы ни Сорока. Я ей давно задолжал — время настало долг вернуть.
— Тогда просьбу мою выполни. Уведи Сороку отсюда подальше, — обернулись, посмотрели в три глаза на спящую девицу — та спит неслышно. — Нет ей житья здесь, покуда отец мой здесь всем заправляет.
— А сам что же? — Креслав недоверчиво того поддевает.
— Я ведь её давно не неволю, — начал Извор свою исповедь. — Предлагал ей со мной жить, венчаться, а она сказала, что лучше язык себе откусит, но согласительной речи не скажет. Думал увезти её куда-нибудь, а она не даётся — говорит, на прощание хочет Мирослава хоть глазком одним увидеть. Как?!.. — вскрикнул шепотливо. Опять на девицу посмотрели — пригрелась та, калачиком свернувшись на тёплом пепелище. — Даже если она отроком обрядится, на площади дружинники досматривают всех…
— Не уйдёт она добром, — просипел Креслав задумчиво — знал он сорочий нрав.
— При новых порядках, мне теперь на отчий двор путь заказан, Неждана меня ищет, а отец в тёмную посадит, коли покажусь. Я попробую Мира на венчании высвободить — Олексич обещался подсобить.
— Я с тобой, — щекотнуло возле уха Извора.
Посмотрел — Сорока возле него, что птичка-соименница опустилась, покрывалом, словно крыльями, себя объяла.
38. Обличение
Из притвора храма на паперть выбежали служки, не понимая от чего задерживаются жених с невестой. Уже и епископ из алтаря вышел — венчающихся к себе призывает.
Дочь Нежданы вложила свои тонкие пальцы в предложенную Военегом большую ладонь. Улыбнулась тому на приободряющий взгляд, понимая всю важность данного момента, приосанилась и проследовала с ним к храму. Устремилась взором на Мирослава, своего будущего супруга, что стоял возле паперти. И тот радостной улыбкой озарился. Любаве с облегчением подумалось о счастливой семейной жизни, а не о тех бедах с нелюбимым супругом, которые ей пророчил шалопутный братец, что сейчас по другую сторону от отца идёт, пот с лица своего утирает.
Только смотрит Мирослав не на невесту, а мимо. Любопытно Любаве стало, что её жениха так радует. Краем глаза уловила силуэт девичий в дорогой шёлковой рубахе, что скрывалась за мощной фигурой Извора. Вот кто его взор на себе держит! Приковала к себе, что глаз свой от неё отвести Ольгович не может, истосковавшись по ней в разлуке долгой. К любимой своей навстречу ступить бы, только рано ещё — всё своим чередом должно идти, как и сговорено было.
Военег на дочь смотрит, её оторопи дивуется. Сам немного опешил, Сороку разнаряженную, всю в шелках, да жемчугами увешанную, приметив. И как только она сюда пробраться смогла, где полна площадь дружинников?
Перед женихом две девицы предстали. Обе знатные красавицы, обе в платьях подвенечных, кто же из них невеста Мирослава Ольговича.
— Здрава буди, сестрица моя, — Сорока уветливым целованием ту встречает, поклон той сердечный отвесила. — Не признала меня верно?
Дочь Нежданы Златовны побледнела. Дышать вовсе перестала. Застыла на месте. Ни жива, ни мертва — крестом себя осеняет, думая, что ей то мерещится. Неужто анчутка её опять мучает?