Тут Неждана в исступлении зашлась. Орёт, что всё это неправда. Покраснела вся, потом ойкнула. Побледнела разом, будто убелили белильниками, глаза закатила, захлебнулась чувствами, упала на земь, ряснами с колтами брякнув звонко. Как подкошенная повалилась, словно замертво. Дочь её за плечи трясёт, в чувства привести не может.
— Добро, Евгения. Суд над тобой честный будет, — думные молвят дальше. — Кто вторым заручителем будет?
— Я, Извор, суженый её прежний. Наши отцы заручились ещё с десяток лет тому назад.
— Ах ты, пёс шелудивый! Так вот что ты удумал?! Ожениться ей хочешь? Против отца пошёл?! Ладно, — прогудел склабясь, злобой на того пыхая.
— Покайся отец пока не поздно. Глядишь, судьи смилостивятся над тобою, — Извор того увещевает, к отцу своему несмело ступает.
Военег глазами блеснул яро, гласом мощным воздух сотрясает.
— Слушайте! Все вы меня слушайте! Сын мой рассудок потерял, от того что не может стать супругом Любавы Позвиздовны, ведь они теперь сводные брат с сестрой! Нашёл самозванку какую-то и решил своими нечестивыми руками ваши земли северские своими сделать! Неужели поверите ему?! А не мне! Я защищал вас столько лет! Кровь проливал! Живота своего не жалел! Кому верите вы? Самозванке безродной? Обиженному сыну моему? — о горе мне! И этой уродице? Верно и она в обиде — кто знает от чего она от Олега бежала, когда летом тот её с дружинами по Курщине искал?
— Нет, отец! — Извор противится. — Венчаться я с ней не буду. Всеволод Ярославович ей иного в супруги прочит — в грамоте нет моего имени.
— Тогда от чего против меня прёшь? Бестолочь… — к нему приступил, за ворот схватил. — Да и откуда знать тебе её? Ты с ней и не виделся! — его отец нашёл зацепку, чтоб свидетельства того не были действительны.
— Верно, что не виделся явно, — не стал Извор против совести идти. — Мимолётно лишь раз с ней встретился. Лица не запомнил, да и за столько лет всё, что видел истёрлось. Только сердцем чую, что она это. Разговор её, смех и повадки.
Думные вздохнули невесело, головами покрутили угрюмо — не годится, мол, сие свидетельство — сам ещё юнцом был незрелым.
Военег улыбкой кривой свой рот перекосил. Хоть венчание не состоится уже, но и Сорока с позором уйти должна. У наместника есть ещё возможность всё исправить — Евгению в клевете осудить, да и Сороке теперь за самозванство казнь полагается.
Бояре думные расходиться стали. Олексич взглядом у братьев ответ ищет — что дальше-то ему делать? А те сами не ведают. Остаётся у них один путь — бежать.
Треньк… треньк… Затренькали бубенцы над головами. То ведун за спинами бояр себе путь пробивает. Расступились перед тем. Идёт, посохом по земле бьёт. За собой подолом замшелой безрукавки пыль собирает.
— Не хватало здесь ещё бесовщины всякой! Удумали скоморошьи глумы здесь устраивать? Хватит! — Военег отвернулся от ведуна, прочь уйти хочет.
— Назовись? — бояре его выспрашивают, сами ища хоть кого-нибудь, уповая на справедливость, обретя зыбкую надежду лишить полянина над северским градом власти. — Кто свидетель твой?
— Не узнал меня? — Креслав, тем не отвечая, с Военегом речь вести начал. — Лето десятое миновало после нашей с тобой последней встречи, да и до этого мы с тобой знакомы были.
— Не ведаю кто ты! — Военег грубо отрезал.
— Хоть наместником брат твой сидел тут, — Креслав к тому подступает, — ты всё это время за него правил. И только благодаря нашему с тобой сговору ладно было всё на Курщине. Ты взамен, чтоб не грабили обозы княжеские, и купцов иноземных на северских землях не трогали, выдал мне одного боярина с сыном, — его гласом сиплым к себе повернул.
Военег изучил того мимолётно, в мыслях потерялся на долю времени. Отступил, узнав одноокого. Меч выхватить хотел по привычке, только в праздничных одеяниях не было предусмотрено это.
— Кто ты? — бояре вновь того пытают.
— Я — Креслав, без роду без племени, странный на родной земле, да и в степи — чужой я…
— Кто свидетель твой?
Креслав на Военега черепушкой-навершием указывает.
— Кто ты такой, я не ведаю, — Военег рыкнул, отступая.
— Я ему буду свидетелем, — Евгения на одноглазого ведуна глазами полными горечи и ужаса смотрит, выплыли на памяти ужасные воспоминания. — Это тот, кто брата убил моего, Бориса. Я его на долгие годы запомнила.
Ведун той поклонился поясно, а ту всю треплет жутко, ногтями в ладони впилась, что до крови ими кожу проткнула.
— Прощения за то просить я не буду. Брат твой недобрым человеком был. Они с Военегом в Диком поле изловили одним днём давнишним двух влюблённых. Захотели они выкуп взять за деву знатный. Не простой была дева, а сестра самого Кыдана. А другим был я — Ярославов соглядатай. Только брат твой узнав об этом, чтоб избежать своего наказания, убить меня вознамерился. Видишь? — свои увечья Зиме ближе показал, что та от ужаса зажмурилась, но теперь понимая его обиду, но не оправдывая. — Верно то, что много людей я убил, но в том я не каюсь — получил каждый мной убитый по своим заслугам. Лишь Позвизда я по наговору злостному смерти предал, Позвизда и дочь его юную по имени Любава, — указал на Сороку.