внука Петр Кончаловский — образец художника, дух которого не отвергает богатства и
разнообразия жизни.
Природа, или натура, как живая, вечно становящаяся первооснова бытия, — вот
питательный источник в постижении художником жизни. Такой взгляд на художественное
творчество последовательно и настойчиво отстаивает режиссер, отвергая некоторые опыты
современного искусства: «Для меня в искусстве важно то же, что было необходимо для Сезанна,
Матисса, Петра Кончаловского: выразить чувственное наслаждение от созерцания форм
природы».
За этой позицией скрывается целая жизненная философия, которой, так или иначе,
следовал Петр Петрович и которую вполне сознательно наследует его внук.
2
«Я родился в 1876 году в городе Славянске, — сообщает в автобиографии П.П.
Кончаловский. — До пятилетнего возраста жил в имении моих родителей
Сватово-Старо-бельского уезда Харьковской губернии. Мои родители были участниками
революционного движения 70-х годов, и отец был арестован и сослан в Холмогоры
Архангельской губернии, а имение наше было конфисковано… После ссылки отца семья наша
поселилась в Харькове, где мы прожили до конца 80-х годов…»
Родители будущего художника вовсе не были профессиональными революционерами —
уже хотя бы в силу своей широкой образованности. Брат Петра Петровича историк Дмитрий
Петрович Кончаловский (1878—1952) писал, что для той части русской революционной
интеллигенции, которая подтолкнула страну к перевороту 1917 года, «типична…
полуобразованность, ибо большое знание ставит предел размаху идей».
Отец живописца Петр Петрович Кончаловский (1839—1904) — известный в свое время
переводчик и издатель, знаток западноевропейской литературы. Сын севастопольского морского
врача, он учился в Петербурге на естественном отделении физико-математического факультета.
Изучал право. По окончании учебы был оставлен на факультете, но, женившись на дочери
харьковского помещика, уехал в имение жены. Из него самого помещика не получилось,
хозяйство скоро пришло в упадок.
Мать — Виктория Тимофеевна, урожденная Лойко (1841—1912), по воспоминаниям сына,
была для детей живой энциклопедией, хорошо знала иностранные языки.
С.Т. Коненков, крестный дочери живописца Натальи Кончаловской, часто бывал в доме
Петра Петровича и Виктории Тимофеевны еще в свои гимназические годы и вспоминал о них
как о семье «образованных, высококультурных людей, любящих и прекрасно знающих
искусство», дружеское расположение которых «способствовало духовному обогащению»
будущего скульптора.
Виктор Петрович Филимонов: ««Андрей Кончаловский. Никто не знает. .»»
15
Петр Петрович испытывал чувство великой благодарности к отцу, чьи издательские
проекты позволили ему, начинающему живописцу, попасть в среду московских художников
1890-х годов — таких, как Суриков, Серов, Коровин и Врубель. Врубель был особенно близок
их семье. Подружившийся с Кончаловским-старшим и им горячо ценимый, Михаил Врубель
целыми месяцами жил у них в доме, работая над иллюстрациями к Лермонтову.
Свою суженую Петр Петрович увидел во время первого посещения Василия Сурикова.
Великий сибиряк поразил своей внешностью четырнадцатилетнего Кончаловского. А из-за
двери между тем смотрели на него — и весьма недружелюбно, даже неприязненно! — черные
глаза девочки. «И это были, — запишет он в своих воспоминаниях, — глаза (кто бы мог
подумать) моей будущей жены».
Венчание состоялось в церкви Святителя Николая в Хамовниках. Ольга Васильевна так
описывала это историческое событие: «Образ должен был везти в церковь мальчик, сын В. А.
Серова, Юра; Серовы собирались на свадьбу, когда к ним пришел Врубель; он узнал, что идут
на свадьбу Пети Кончаловского, который женится на Оле Суриковой, и решил идти с ними…»
Андрей с душевным подъемом вспоминает, как узнал впервые, что «один из величайших
художников в мире» «великий Врубель» присутствовал на свадьбе его бабки и деда.
Одновременно внук сожалеет о том, что в юные годы не осознавал всего богатства, скрытого в
культурной памяти Петра Кончаловского. «Если бы я знал хотя бы сотую часть того, что знаю
сегодня, — обращается он в «Письме деду» к духу уже почившего предка, — я бы замучил тебя
вопросами о той жизни, об искусстве и о бесценном наследии русской культуры, которое ты
пронес из XIX века в XX…»
В январе 1903 года у молодых супругов Кончаловских родилась дочь Наташа, будущая
мать Андрея. В марте же 1906-го появится его дядя — Михаил.
Профессиональный путь Петра Кончаловского как живописца определился не сразу, но
резко. В 1896 году, по настоянию отца, он поступил на естественный факультет Московского
университета. И тут уже упросил родителя отправить его в Париж учиться живописи.
Вернувшись в Россию, Петр Петрович поступает в Академию художеств.
Рассказывая об этом периоде жизни художника, П.И. Нерадовский пишет: «Кончаловский
рос баловнем. В Академии он держал себя независимо, иногда даже вызывающе. Он был всегда
окружен подпавшими под его влияние учениками. Он интересно, а иногда артистически
рассказывал или пел. Работа за мольбертом не мешала ему петь или развлекать соседей. У него
была потребность привлекать к себе внимание…»
Эти строки рифмуются с тем, как описывает Андрей свою учебу во ВГИКе, куда он
поступил «без всякого страха, экзамены сдавал с удовольствием», поскольку ему «это было
легко». Легко было и учиться. «Ромму очень не нравилось, что мне так легко учиться… Мне он
всегда ставил тройки, хотя я знал, что мои работы не хуже других, а по большей части и
лучше… Думаю, Ромм меня сознательно придавливал тройками. Он чувствовал мою
легкомысленность, бесшабашность, ему это претило…» Да и артистизм деда, «потребность
привлекать к себе внимание» были присущи молодому его внуку.
В 1907 году Петр Петрович познакомится с живописцем Ильей Ивановичем Машковым. В
конечном счете их общая неудовлетворенность тогдашней жизнью в искусстве выльется в
творческое объединение «Бубновый валет», первая выставка которого состоялась в 1910 году.
Когда обращаешься к недолгой паре-тройке десятилетий Серебряного века, поражаешься
той парящей свободе, с которой объединялись (и разъединялись!) творческие души самого
разного состава. Поражаешься их ртутной подвижности — сегодня там, а завтра здесь; сегодня
— живописание в Париже, завтра — перрон вокзала в Питере, послезавтра — казачий дом в
Красноярске. Легкость, с какой они снимаются с места, меняют очаги и стены, этот захлеб
жизнью иногда кажутся лихорадочно-бредовым предчувствием каких-то последних дней.
Действительно, жили ощущением: весь мир — наш дом. И это накануне
социально-исторической катастрофы!.. Энергия «серебряной» свободы, распирающей тело и
душу жизнеспособности сохранялась и тогда, когда катастрофа приобретала вполне очевидные,
даже бытовые формы. Мало того, уже внутри разлома, последовавшего за событиями
Октябрьского переворота, они упивались токами вдруг наступившего недолгого освобождения
Виктор Петрович Филимонов: ««Андрей Кончаловский. Никто не знает. .»»
16
от имперских оков уходящей России.
«Революция дала мне в жизни самое для меня дорогое — это она сделала меня
художником», — обозначил общее настроение большого отряда творческой интеллигенции тех
лет Сергей Эйзенштейн. И объяснил почему: «…только революционный вихрь дал мне
основное — свободу самоопределения», «свободу выбора своей судьбы».
Один из многочисленных вопросов, которые хотел задать деду внук, таков: почему тот уже