Кураев приподнял голову, вздохнул и честно произнес:
- Да, вы правы, Ваше Святейшество. Я думаю, что вы - вор и разбойник. И в прямом, светском, и в переносном, духовном, смысле.
- Я рад за вас, Андрей Вячеславович, - сказал Гундяев, - Вы - честный человек и говорите то, что думаете, не скрывая своих помышлений. И только что поразили в главу до смерти еще одного вавилонянина-младенца. Кстати. Вы не задумывались о том, что достойному божественного просвещения человеку Господь может подать просвещение и совет даже через недостойного человека - в том числе и через недостойного пастыря - раз уж если Богу больше не через кого этот совет и это просвещение передать тому, кто взыскует Бога. Поэтому, прошу вас, Андрей Вячеславович, не пренебрегайте в том числе и мной, грешным и недостойным пастырем, каковым, несомненно, вы меня и почитаете. Как сказано: "по вере вашей да будет вам" (Матф. 9:29). И по вере вашей Господь может открыть вам через меня нечто пречудное, предивное и премудрое и даже сотворить для вас через меня настоящее чудо. Как говорится, хоть трубы и грязны, но вода, текущая через них - чиста. Посему, прошу вас, не пренебрегайте мной, ходите ко мне на откровение помыслов и на исповедь - и верьте, что через меня Господь подаст вам потребное, исцелит и умудрит вас. И если вера ваша будет по-детски чистой и непорочной, если ваш ангел-хранитель всегда будет предстоять пред престолом Господа и зреть Его и воспевать Ему хвалебную песнь среди огненных серафимов и пламенеющих херувимов, то, несомненно, вы не потерпите от меня никакой напасти и никакого убытка, но наоборот, получите прибыль, получите исцеление, наставление и умудрение, а также разрешение встающих в вашей жизни вопросов.
Гундяев на мгновенье умолк и задумался, а затем, вспомнив заинтересовавшее его прежде, снова спросил Кураева:
- Да... Андрей Вячеславович. Вот, вы сказали о том, как именно хулили и ругали. Но что-то я не заприметил в ваших словах мата. Неужели вы всегда - даже ругая меня и митрополита Никодима - обходитесь без матерных слов? Если это так - то вы настоящий подвижник!
- Ваше Святейшество! Конечно, я ругаюсь по-всякому. В том числе и матом. Но в некоторых обстоятельствах я не считаю себя вправе материться - например, когда присутствуют дамы или, скажем, школьники или мои студенты. Ранее как пример ругани в ваш адрес я привел именно такую ругань - то есть, ту ругань, которую я говорю, когда считаю себя не вправе употреблять матерные выражения... К тому же у меня есть оправдание: я считаю неуместным повторять матерные выражения здесь, на исповеди, при кресте и евангелии, когда пред нами незримо находится Сам Христос, Бог.
- Я понимаю вас, отче диаконе. Но, все-таки, мой опытный взгляд духовника видит здесь не только это, не только скромность и стыд; он видит также и некое нежелание саморазоблачиться и самопосрамиться, некий стыд, но стыд ложный и некую скромность, но скоромность ложную; некий стыд дойти до самых темных и сокровенных тайников греха в своей душе и явить содержащееся там на яркий свет божественного милосердия и всепрощения. Поэтому, Андрей Вячеславович! Прошу вас - не пренебрегайте моим духовническим советом и обнажите свои язвы, саморазоблачитесь и самопосрамитесь до конца, дабы стяжать еще один венец от Господа - размозжить главу еще одному вавилонскому младенцу при самом его рождении и так, по слову Писания, стать блаженным! Итак, Андрей Вячеславович, откройтесь мне - как именно вы хулили и ругали матерно?
Кураев на мгновенье задумался, набрал в легкие побольше воздуха и на одном дыхании очень громко выпалил:
- Гундяев, старая потасканая блядь! Да ты ... ... ... ... ..., ты, блядь, ... ... ... ... ..., заднеприводный гнойный пидарасический пидор в кубе, ... ..., блядь, ... ... ... ... ... ... ..., ей срут, блядь, а им - едят, а не ... ... ... , и ... ... ... ..., блядь, ... ... ..., сосетесь и лижитесь, гомосеки, ... ... ... ... ..., отличить ... от жопы, ... ... ... кол тебе в жопу, ... ... ... и Никодим твой, ... ... ... ... ..., отсосать, ... ... ..., оторвать яйца, ... ... ... "69", блядь, дегенераты, пальцем деланые, блядь!!!
Андрей Вячеславович закончил речь и перевел дух. Он взглянул на Гундяева, но лицо того выражало кротость, милосердие и любовь даже к самому падшему грешнику. В глазах Гундяева по-прежнему поблескивала лукавая, задорная и веселая епископская искорка. Его Святейшество невозмутимо сказал:
- Андрей Вячеславович! Я выйду попить воды и тотчас же приду. Подождите минутку. А после мы с вами продолжим исповедь и откровение помыслов.
II
Его Святейшество отсутствовал даже менее минуты; он вновь появился в комнате, где проводилась исповедь, держа в руке небольшую открытую бутылку с водой. Кирилл поставил бутылку на стол и подошел к стулу возле аналоя - к стулу, на котором сидел Кураев, и сразу же ошарашил Андрея Вячеславовича вопросом:
- Дрочим?
- Что? - переспросил Кураев.
- Ты, отец диакон, рукоблудием-то занимаешься? Ведь ты - целибат; и без жены живешь, и любовницу или любовника не завел, и вид у тебя вовсе не постнический, не такой как у йога, а совсем даже наоборот, вид, говорящий о чревоугодии, о гортанобесии и чревобесии - так как же ты можешь хранить целомудрие, если блудный бес на тебе должен сидеть и тобой помыкать?! Ведь не победив беса чревоугодия, нельзя победить блудного беса! Это каждый начальный монах, прочитавший "Лествицу" знает... Другим - что хочешь можешь говорить, но не мне, монаху... К тому же, по-твоему выходит, что я - гомосек - да? А гомосек все эти ненормальности, по идее, должен видеть издалека... Рыбак рыбака, как говорится... Так что - занимаешься, отец диакон, рукоблудием?
- Да - ответил Кураев, и добавил: - С молодости борюсь с плотью, но иногда поборает меня она и я не выдерживаю...
- Иногда... - задумчиво протянул Кирилл и продолжил: - Так что? Дрочим и каемся или дрочим и не каемся?
Кураев понял, что Кирилл задает подобные вопросы к первому лицу множественного числа, имея в виду второе лицо единственного числа - то есть, его, Кураева, имеет в виду не "мы", а "ты", и ответил:
- Вестимо дело, Ваше Святейшество, каюсь. А как же иначе - грешу и каюсь. Сколько раз падет стремящийся к праведности, столько и восстанет... Как же иначе? - ответил Кураев, не почувствовав никакого подвоха.
- Как иначе? - переспросил Гундяев, - А так: на исповеди об этом не говорить, но при этом всю жизнь слезно молить Господа Иисуса Христа и Его Пречистую Матерь наедине, чтобы этот грех простился. А потом, перед самой смертью, все-таки можно и покаяться... Если успеешь, конечно. А если не успеешь - что же, остается надеяться на милосердие Господа и на заступничество Пресвятой Богородицы...
- Что за чушь? - изумился Кураев, - Утаивать на исповеди рукоблудие, не очень крупный юношеский грех, утаивать человеку, давшему обет безбрачия... Да еще когда ты давно привык в нем исповедоваться... Зачем?
- Зачем? Вот, ответь мне на два вопроса, Кураев: во-первых, сколько раз ты после рукоположения в диаконы исповедовался в грехе рукоблудия?
- Ммм...
- Не помнишь? Ну скажи хоть так - больше десяти раз или меньше?
- Больше, Ваше Святейшество, больше...
- А ответь, мне, Кураев, профессорская твоя голова, - кто преподавал тебе каноническое право Православной Церкви и что ты в этом каноническом праве вычитал?
- К чему вы клоните, Ваше Святейшество?
- Я к тому клоню, что по каноническому праву, на первый раз рукоблудие рукоположенному в сан прощается - но только если тот не знал, что творит, - а на второй раз человек должен быть извергнут из сана. А ты, отец Андрей, только что мне, твоему правящему епископу, на исповеди, перед честным крестом и держа руку на евангелии, при незримом присутствии Самого Христа, признался, что не только дрочил больше десяти раз, но и что исповедовался в этом больше десяти раз! И спрашивается: что мне с тобою, Кураев, делать? Даже батюшка в глухой деревне, узнав, что ты исповедуешься в занятии онанизмом во второй раз после принятия сана, должен был бы тебе напомнить, что тебе необходимо снять с себя сан, дабы не носить себе его во осуждение! И что, спрашивается, мне с тобою, Кураев, делать, когда я не только должен напомнить тебе, что в соответствии с каноническим правом ты должен снять с себя сан, но, как твой правящий епископ, должен сам начать процедуру лишения тебя сана?