Утром посол Белохвостиков, отнюдь не политический деятель, какими бывают сильные главы дипломатических миссий, а так называемый карьерный дипломат, смертельно боявшийся своего мидовского начальства, выслушал мое сообщение. Он, видимо, испугался крупного скандала, который мог бросить тень и на него. Трусоватый Белохвостиков почмокал губами, осудил NN, но просил меня ничего не предпринимать, а подождать возвращения заведующего бюро из отпуска, чтобы разобраться с этим делом. А я и не собирался больше ничего делать, переложив тяжелый груз подозрений с себя на подбитые ватой плечи дипломатического фрака «его превосходительства». Однако, как выяснилось позже, расслабляться мне было рано. Посол за моей спиной предпринял все-таки кое-какие меры, чтобы быстро перевести возможный коррупционный скандал без какого бы то ни было разбирательства в Швеции в Москву и «пустить поезд» на меня. Как оказалось, Белохвостиков дал в АПН, Буркову, шифротелеграмму, в которой просил срочно вернуть в Стокгольм из отпуска NN, а Синицина после этого немедленно отозвать.
Заведующий бюро появился в Швеции уже в самом начале января, а спустя пару дней я получил обычную шифровку о том, что мне за истечением срока командировки разрешено вернуться в Москву. Я был рад, поскольку работал в Швеции три с половиной года без отпуска и мне столь длительная загранкомандировка стала приедаться. Сборы были недолгими, в середине января я уже был дома.
Беседы с Бурковым я не удостоился, хотя это было принято, но я не придал этому значения. Зато в редакции, из которой я уезжал в командировку, меня очень тепло встретили и старые друзья, и новые коллеги. Правда, тех, кто пришел в редакцию после моего отъезда за рубеж, я знал только заочно, по телефону, обменивался с ними материалами по телексу и приветствиями по нашим праздникам. Коллеги и друзья еще ничего не знали о случившемся в Стокгольме. Все, в том числе и я, думали, что командировка закончилась успешно, тем более что ответственный редактор объявил о двух благодарностях, которые вынесены были за литературные материалы и фото, подготовленные по ленинской тематике и визиту Хрущева в Стокгольм.
Сдавая на третий день после возвращения загранпаспорт в управление кадров, я получил на руки приказ об отпуске на три месяца — по месяцу за каждый полный год работы за рубежом. Меня такой отпуск обрадовал, я начал строить планы на него. Но, как говорится, «недолго музыка играла». В ближайший понедельник по домашнему телефону мне было передано приказание явиться на следующий день на закрытое собрание партийной организации главной редакции стран Западной Европы для обсуждения моего «персонального дела». Но я еще не понимал, какого «персонального»?.. Что я совершил?..
В шестнадцать часов следующего дня меня провели в самую большую редакционную комнату, где собралось человек сорок знакомых и незнакомых мне товарищей по партии. Секретарь партбюро явно ждал кого-то и не начинал собрания. Наконец, в комнату торжественно вплыли секретарь парткома АПН Женя Мельников и заместитель Буркова, курировавший нашу редакцию, Георгий Федяшин. Как выяснилось, им-то Бурков и поручил раздавить меня.
Председательствовал на собрании старый коммунист, воевавший еще с Фадеевым в том партизанском отряде, с которого был списан знаменитый роман «Разгром», Василий Петрович Рощин. После Гражданской войны он долго и успешно служил во внешней разведке, но в 1953 году был уволен в отставку. Он давно был на пенсии, славился своей независимостью от мнения начальства, за что, вероятно, и был удален в расцвете сил и опыта из ПГУ. Много лет он работал в главной редакции стран Западной Европы и был ко времени моего возвращения на Родину уважаемым секретарем парторганизации ГРЗЕ. Василий Петрович и открыл собрание с единственным пунктом повестки дня — «Персональное дело бывшего заместителя заведующего бюро АПН в Швеции Синицина». У многих присутствующих с удивлением вытянулись лица, а некоторые с подозрением уставились на меня. Слово для доклада попросил секретарь парткома Мельников.
Не глядя мне в глаза, хотя мы проработали рядом в СИБе и АПН с десяток лет, он по бумажке прочитал какой-то короткий невразумительный текст, где без всякой аргументации утверждалось, что «в суровых условиях работы в капиталистической стране Синицин устроил склоку с одним из лучших заведующих бюро АПН — NN. Теперь он по просьбе посла Белохвостикова срочно выслан из Швеции!..». Мельников от имени парткома и руководства предложил немедленно, без прений, исключить меня из партии и уволить с работы. Я обмер, и у меня поплыли темные круги перед глазами. Федяшин еще больше подлил масла в огонь, призвав полностью поддержать решение парткома и руководства. Поскольку Федяшин был «засыпавшимся» где-то за рубежом советским шпионом и полуофициально представлял КГБ в АПН, многие члены партии, видимо, решили, что меня изгоняет из партии и АПН именно КГБ за какие-то антисоветские контакты в Швеции, возможно, и за дружбу с «еврокоммунистами».