- Но я не об этом. Есть тут кое-что пострашнее старого хранителя крепости.
Толстяк, не прекращая тщетных попыток спасти разорванную самокрутку, сморщил похожий на картофелину нос.
- И что же? – спросил он.
Неожиданно налетевший порыв ветра заставил его испуганно вскрикнуть. Папироса, и без того неуверенно держащаяся в жирных пальцах, тут же выскользнула из них, а бумага порвалась, обдав толстяка тонкой табачной стружкой. Сам же бедолага едва не потерял свою кожаную накидку, которую успел ухватить в последний момент – та оказалась плохо закреплена на широких плечах здоровяка.
- Ветер, друг мой. - произнес Олаф. Сам он успел юркнуть за зубец крепостной стены, и ветер совсем его не потревожил.
- Тебе стоит иногда слушать, что говорят старшие, Пьетро.
Утес был одним из многочисленных мест, куда отправляли тех солдат имперской армии, кто провинился достаточно для того, чтобы быть обвиненным в нарушении армейского кодекса, но обладал достаточным влиянием в обществе, чтобы его не отправили на эшафот или за решетку. Пьетро Гольдере был одним из таких. Будучи старшим сыном крупного сахарного магната, этот больше похожий на свинью, чем на человека аристократ чем-то досадил своему многоуважаемому отцу еще в молодости, и тот решил убрать сына, чьи перспективы к пьянству и разгулу уже тогда оценивались выше, чем к продолжению семейного бизнеса, подальше с глаз долой. Оказавшись в армии на солидной канцелярской должности, Пьетро расценил свое положение как возможность обогатиться, и довольно быстро был пойман за присвоением себе выделяемого на нужды армии золота. Кого-то другого тут же отдали бы под трибунал или суд с последующим заточением или повешением, но семья Гольдере занимала не последнее положение в имперской иерархии патронов. После трех месяцев бессмысленных судов, на которые никто из представителей семьи аристократов не явился, Пьетро решили перевести куда-то, где он даже при желании не мог бы никому навредить. Так он и оказался на Утесе Ларатилл – месте, достаточно удаленным от всевозможных радостей жизни, чтобы старший сын Гольдере считал, что попал в ад.
Историю эту знали в крепости все, кто имел неудовольствие переброситься с толстяком Гольдере хотя бы парой слов. Пьетро почему-то считал необходимым донести до каждого информацию о том, что является большой шишкой, однако мало кто в действительности верил его словам. Но, судя по тому, что интендант действительно не загружал аристократа обязанностями, история была правдива – иначе как можно было объяснить тот факт, что вся служба Пьетро заключалась в вечернем дежурстве, редкого патрулирования дороги от крепости к деревне и охране склада с продуктами? Олаф, кстати говоря, не сомневался, что на последнюю обязанность Пьетро вызвался добровольцем по вполне понятной причине – поддерживать такую круглую форму на казенных харчах можно было только имея к этим харчам неограниченный доступ.
- Это место с каждым днем вызывает все больше отвращения, - тщетно пытаясь отряхнуть плащ и дубленый камзол от табака, произнес Пьетро. – Каким имбицилом надо быть, чтобы тут служить!
- Даже ребенок знает о порывах ветра с Молчаливого океана, - Олаф засмеялся своим беззлобным смехом. Он был одним из тех, кто умудрялся сохранять с Пьетро дружеские отношения, во многом благодаря тому, что не поддавался на его беззубые провокации.
- Что мы здесь делаем? Этот утес все равно никому кроме чаек не интересен, – толстяк задал вопрос скорее в воздух, чем обращаясь к своему седому собеседнику, но Олаф решил ответить. Разговоры – то немногое, что скрашивало пребывание на этом холодном камне. И теплый ужин, конечно же.
- Это самая западная часть Империи. Было бы странно оставлять ее без защиты. К тому же, за маяком кто-то должен следить – воды здесь опасные, да и шторм частый враг местных мореходов.
- Так и оставили бы только маяк, - Пьетро закутался в накидку в безуспешной попытке согреть дрожащее тело. – От этого гарнизона толку не больше, чем от прыща на моей заднице.
Олаф не был согласен с собеседником, но в спор вступать не стал. Вместо этого старый воин кивнул в направлении западной стены, предлагая замерзшему аристократу заняться делом. Возможно, так получится и согреться – двигаться было явно теплее, чем стоять на одном месте и корить весь белый свет за столь неблагоприятные к тебе превратности судьбы.
Пьетро недовольно шмыгнул носом и окинул взглядом фигуру Олафа, одетого лишь в старый легкий плащ поверх кожаного панциря.
- Как вы, старики, не мерзнете? Это какой-то секрет, который приходит только с седыми волосами?