Ангелы были связаны с материей не так, как люди; они могли овладеть материей — включая ту материю, из которой состояли люди. В этом случае их сознание взаимодействовало с сознанием людей, чьими телами они овладевали, но материя, которую населяли ангелы, никогда не могла их удержать. Собственное «Я» ангелов очень сложным образом распылялось в прекрасном кипящем смятении, в котором обычные люди видели лишь пустоту или не видели ничего.
Ангелы, подумал Дэвид, были скорее подобны узорам, чем людям, они были больше подобны магнитным полям, чем предметам. Но, несмотря на свою неосязаемость, они обладали способностью действовать и изменять свое окружение способами, которые с человеческой точки зрения были странными и необъяснимыми.
Все, что происходило в мире людей и материальных предметов, как знал Дэвид, уходило в прошлое. Даже свет должен двигаться с определенной скоростью, преодолевая годы, чтобы путешествовать между звездами. В мире предметов причина и следствие сменяли друг друга на человеческий взгляд очень быстро, но чрезмерное расстояние между звездами делало быстрейший причинно-следственный процесс очень медленным.
С точки зрения ангелов все было иначе. Их мир, разумеется, был обширным, но он также был единым целым, в котором каждое действие было связано с любым другим в любой его точке. Сила ангелов преодолевала границы материальных причин и следствий: сила творения, богоподобная сила.
Но они не были богами. Как всегда с энтузиазмом настаивали Дэвид и сэр Таллентайр, богами ангелы не были.
То, на что были способны ангелы, имело свои пределы. Они могли влиять и преображать пределы материальных действий, играя с силами внутри и вовне материальных взаимодействий, но их ограничивали фундаментальные правила их собственного странного мира.
Они были не богами, а всего лишь мыслящими существами, старающимися как можно полнее понять странный и прекрасный мир, в котором они находились. При этом они также старались понять самих себя и спланировать свою жизнь к пущей выгоде. У них была своя жизнь, свои надежды, их можно было ранить и убить, они могли сотрудничать и соревноваться друг с другом, им был известен страх и известна надежда.
Несмотря на их своеобразную физическую природу, их интеллект не сильно отличался от интеллекта людей. Несмотря на то, что их могущество было ужасным, фундаментальные основы их существования не слишком отличались от человеческих. Ангел, как и человек, мог сказать: «cogito, ergo sum» — но после этих слов все остальное ему нужно было исследовать с помощью собственного разума. Так же, как и люди, ангелы могли быть глупыми и умными, честными и подлыми, смелыми и трусливыми. Как и люди, они могли совершать ошибки, они, как и люди, испытывали страшные трудности, давая определение самим себе. В чем-то они были больше людей, а в чем-то — меньше их.
Ангелы, как и люди, не были всесильны. Несмотря на всё их могущество, каких-то способностей им недоставало. Также как и люди, они пытались усилить свои способности к восприятию, чтобы понять себя и окружающий мир.
В чем-то ангелам это было легче. Они могли использовать сознания других, уже находящихся в них, одержимых ими. Им было легко использовать восприятие человека и найти в нём своего рода окно — хотя, возможно, микроскоп был бы лучшей аналогией, — через которое они видели совсем иной мир.
Дэвид понял, что в одной важной области использование зрения или мышления иного разумного существа сильно отличается от использования микроскопа или телескопа. Видение живого существа было активным, оно было чем-то, уже тесно связанным с пониманием. Человеческие глаза были не просто окнами, в которые смотрела душа, потому что зрение тесно связано с пониманием. Человеческий глаз узнавал предметы, которые были ему известны, он обращал внимание на одно и игнорировал другое, зрение откликалось на то, что наблюдало, и приспосабливалось ко всем видам стимулов. В этом смысле человеческие глаза сильно отличались от микроскопов или спектроскопов.
Ангелы, научившиеся видеть человеческими глазами, волей-неволей поддавались фильтрации информации решетом человеческого понимания; используя подобные «инструменты», они зависели от способностей, которые уже имели сами инструменты. Поэтому вторичное восприятие ангелами мира людей могло сильно страдать от человеческого недопонимая.
Дэвид уже знал, что ангел, которого Харкендер теперь называл Зиофелоном, однажды обманулся специфическим восприятием мира Харкендера; ангел принял, вместе с его видением его теории и его чувства. Он также знал, что сэр Таллентайр разрушил эти ограничения и показал ангелу гораздо больше, чем тот мог увидеть и понять.
Теперь он начал понимать, что произошло в прошлом — десять тысяч лет назад, или даже гораздо раньше. Он понял, почему «Истинная история мира» Глиняного Человека была вовсе не истинной историей, но почему она казалась такой, и не только Глинну, но также и ангелу, сотворившему его из материи, которую населял.
Когда ангелы впервые позаимствовали человеческое восприятие, чтобы взглянуть на материальный мир и увидеть его так, как видят его люди, они унаследовали идолов примитивного человеческого сознания. Они увидели мир наивными глазами недавно появившихся людей и поняли его с помощью человеческих же грубых определений. Они буквально восприняли мир как живое творение, полное духов, созданных странными и извращенными Демиургами. Также как и людям, населявшим материальный мир, ангелам показалось, что Земля лишилась первоначального идеального состояния, и с необходимостью они стали думать о мире в тех же рамках.
Ангелы действительно поверили в Золотой Век, который пытался описать Глиняный Человек, но они неосознанно переняли эту веру у необразованных людей.
Ангелы приняли за истину все, чему научились у людей, так как не могли отделить правду от выдумки. И это не было проявлением их глупости. Если бы линзы микроскопов стали вдруг религиозны и наполнили бы свое видение разнообразными фальшивыми идолами, как бы щепетильный ученый смог отличить правду от лжи? Единственное, чему он мог бы верить, так это тому, в чем микроскопы не спорят друг с другом. Но если бы все микроскопы были охвачены религиозным чувством, насколько ценен бы оказался микроскоп-атеист! Не потому ли Таллентайр так поразил Зиофелона, подумал Дэвид. Не потому ли Махалалель — если он, конечно, не был лишь частью сна во сне — позаботился о том, чтобы связаться с ним?
Ангелы не были богами, но как только они подключились к сознанию первых людей, они неизбежно стали считать себя богами. Только так могли первобытные люди осознать присутствие ангелов и поместить их в свою модель Вселенной. Имена имели значения, так как имена помогали возникать образам и в результате начинали управлять этими образами.
Первобытные люди пытались объяснить ангелов, которыми они были одержимы, сводя их к образам богов. Возможно, некоторое время ангелы отвечали благодарностью на человеческое восхищение. Наверное, ненадолго действительно установилась эпоха мелких чудес, когда по крайней мере некоторые из богов, придуманных людьми, отвечали их ожиданиям и молитвам.
И даже в таком случае, понимал Дэвид, «Истинная история» Люсьена де Терра был просто сборником мифов. Это была человеческая интерпретация истории, сочиненной ангелами на основе восприятия самими людьми их природы и происхождения: порочный круг ошибок и заблуждений. В том, что это так, нет никаких сомнений, решил Лидиард, хотя «Истинная история» говорила о способности мира явлений трансформироваться и об обманчивости свидетельств минувших эпох. Мир был стар, он существовал тысячи миллионов лет прежде, чем эволюция человеческого разума создала условия, позволившие некоторым ангелам испытать новые ощущения и поверить, что они боги. И только убеждение в собственной божественности заставило ангелов опасаться Бога богов, таинственного верховного Создателя, который создал материальный мир и передал им контроль над ним.