— Но что же с Флоренс? Неужели только одна Ребекка наказана? — возмущённо произнесла я.
— Увы, но да. Де Брионну и его родственнику не нужен такой скандал. Скорее всего, Флоренс насильно отправят в монастырь, — предположил аббат.
И Рене оказался прав: Флоренс довольно скоро была отвезена в монастырь в Нанте, где она приняла постриг, став сестрой Альбертой. Но Божья Кара довольно быстра настигла её — она умерла через год от лихорадки. По слухам, перед кончиной бывшая Флоренс де Брионн плакала, и просила прощения у Аурелии, которая, якобы, стояла в ногах её постели, в том платье, в котором она и утонула. Те же слухи гласили, что на полу кельи сестры Альберты были обнаружены мокрые отпечатки детских башмачков, и долго пахло тиной…
Все мы медленно отходили от приключившихся в нашем замке треволнений. Увы, но нападение Ребекки возымело для нас последствия. Я была очень слаба, и месье Жаме долго опасался выкидыша. Как итог, вставать с кровати мне дозволялось только по нужде, а прогулки вне комнаты были под запретом.
Марианна так же поправлялась отнюдь не быстро. По большей части она спала, а бодрствуя, была вялой и слабой. Самым частым её гостем был Рене, подолгу сидевший в её комнате, лишь изредка заглядывая ко мне.
Однако были и положительные новости — Эмиль отошёл от произошедшего достаточно быстро. К счастью, он ничего не сломал себе при падении на пол, но довольно сильно ушибся, ещё долго прихрамывая на левую ногу. Свой день рождения он встретил, когда ещё лежал в постели — с синяками и ссадинами. Оливье подарил ему новую шпагу с красивой позолоченной перевязью, а эфес её был украшен рубинами. Шпага была не тренировочной, а самой что ни на есть настоящей. Такой подарок вызвал у мальчика целый приступ восторга, но мой супруг заметил, что пользоваться такой шпагой можно лишь тогда, когда прекрасно освоены азы фехтования. Поэтому сие великолепное оружие будет доступно Эмилю только после того, как Оливье увидит в его фехтовании значительные улучшения. Но даже не смотря на то, что подарок этот был сделан для будущих блистательных побед, именинник был зачарован длинным и острым новым клинком. Несколько дней шпага лежала в ногах его кровати, а он при каждом удобном случае брал её, и мысленно нацеливался на противника.
Эммильена же после схватки с Ребеккой оправилась раньше всех. Её синяки и царапины были смазаны эффективными и чудодейственными мазями месье Жаме. Из серьёзных повреждений — только вырванный клок волос. Я была искренне благодарна Небесам, что эта женщина цела и невредима, чувствуя к ней безграничную благодарность. Графиня дель Альваро некоторое время обеспокоенно следила за выздоровлением Эмиля, но увидев, что с сыном всё в относительном порядке, она переключилась на нас с Марианной.
Если раньше я чувствовала стеснение от пристального внимания к моему здоровью со стороны супруга, то теперь столкнулась с удушающей заботой. Вскоре «пристальное участие к моему здоровью» я получила и от всех остальных домочадцев. Отчасти это было связано с тем, что месье Жаме смог установить нюанс моего интересного положения — живот был несколько великоват для моего срока беременности, что не укрылось от глаз опытного лекаря. Измерив его, что-то посчитав, ещё раз осмотрев меня он, как ему казалось, принёс нам радостную и неожиданную весть о рождении двойни.
— Что ж, сударыня, данный случай редок, но не уникален. Однако, вам надо отнестись со всей серьёзностью к родам, и следовать неукоснительно моим советам, если вы хотите, чтобы всё закончилось благополучно, — пристально посмотрев на меня, произнёс месье Жаме.
— Вы хотите сказать, что женщины обычно умирают во время таких родов? — с испугом произнесла я.
— Ну, что вы, мадам… Я вовсе ничего такого не имел в виду. Просто когда вы даёте жизнь двоим детям за раз, то это отнимает больше сил. Поэтому вы должны лучше следить за своим здоровьем, — постарался успокоить меня он.
— Вы принимали такие роды? — продолжила я расспрос.
— Да, мадам. На моей памяти у меня было пять подобных ситуаций, — кивнул мужчина.
— И всегда матери и дети выживали???
— Мадам, ежели будущая мать выполняла все мои предписания — то да. Те, кто отходил на Небеса, как правило, отчасти сами были виноваты — участвовали в охоте на последнем месяце, танцевали на балах, носили слишком узкие корсеты не по размеру… — уклончиво объяснил месье Жаме.
Новость о предстоящей двойне вызвала радость и благодарственные молитвы домочадцев.
Именно с этой поры Эммильена со всей ответственностью взялась за моё здоровье. Теперь каждое моё утро начиналось с молитв святой Гвенн Тейбронской, святой Ирмине, конечно же, Богородице и Доде Мецской. Графиня дель Альваро уверяла, что эти молитвы помогут мне легко разрешиться от бремени. Горькие порошки месье Жаме мне приходилось проглатывать так же под её строгим присмотром.
Выходить из комнаты или долго передвигаться по ней, мне воспрещалось. Только однажды мне было разрешено спуститься вниз в сопровождении супруга, который не отходил от меня ни на шаг. Причиной, по которой мне была разрешена сия вольность, стало разрешение от бремени Гертруды. Мадам Жаме родила прекрасную, здоровую девочку, которую позже окрестили, как Лионелла Гертруда Мария. Увы, но я не смогла присутствовать при крещении, и тогда мы с Оливье просто преподнесли шкатулку, где лежала золотая цепочка с крестиком для ребёнка, и тонкая батистовая сорочка для крещения.
Граф пожаловал месье Жаме довольно значимый подарок — им был подарен коттедж в городке де Ла Фер. Когда-то он принадлежал нашему бывшему повару, но тот скончался, не оставив наследников, да и женатым не был. Оливье решил, что это будет прекрасное жилище для новой семьи, к тому же он добавил к бумагам на дом и мешочек с золотыми монетками. Когда месье Жаме, чувствуя некое неудобство от слишком дорого подарка, попытался отказаться, то Оливье напомнил ему, что Гертруда, хоть не законная, но всё же его дочь…
— Дорогой, вы были так щедры к чете Жаме… Это прекрасный дар, — улыбнулась я Оливье, после того как мы вернулись в нашу спальню.
— Естественно, мой ангел. Я хочу как можно крепче привязать хорошего лекаря к моему замку. Имея собственный угол и крышу над головой, он навряд ли согласится всё это разменивать на иные посулы, — пояснил свою мотивацию супруг.
— Разве кто-то уже пытался его переманить к себе? — удивлённо спросила я.
— Конечно. И не один раз. Лионель мне показывал несколько писем от некоторых моих соседей, которые предлагали ему поступить на службу, обещали своё покровительство и защиту от моего гнева. Я, знаете ли, ценю преданность в людях. К тому же, ему нужен наследник, ученик, которому он передаст свои знания. А значит, его семья вскоре вновь пополниться ребёнком и, может, даже не одним.
— Но у него ведь есть помощник — Пьер, — напомнила я.
— Внимательный и расторопный малый, сирота — родители умерли от лихорадки. Но как подрастёт, я отправлю его в Берри. Там тоже нуждаются в качественном врачевании. К тому же, он родом из тех мест, — кивнув, пояснил Оливье.
Тёплое лето прошло без особых происшествий. Время тогда было ленным, размеренным, наполнявшим моё исстрадавшееся сердце счастьем.
Рене привёз из Парижа бумаги, которые делали Марианну законной дочерью. Правда в качестве матери значилась совсем иная женщина, но по словам аббата, это было необходимо.
С Марианной я проводила много времени. Она составляла мне компанию в таких женских занятиях, как, например, вышивание.
Так незаметно минула тёплая пора, а затем пронеслись дождливые и холодные дни осени. Сие случилось в начале декабря. Я проснулась от резкой боли внизу живота. Словно волнами, она стала опоясывать моё тело. К счастью, проснувшийся от моих вскриков Оливье всё прекрасно понял, даже лучше, чем мой затуманенный болью мой разум.
Незамедлительно был вызван месье Жаме и Хельга. Я же погружалась в настоящее море боли. Громкий голос лекаря, бормотание знахарки, беготня слуг, восклицания Оливье за дверью спальни, запах каких-то мазей, плеск наливаемой в таз тёплой воды, увещевания, советы, шёпот молитв Эммильены, расположившейся в углу комнаты — всё смешалось для меня в некий непонятный фон. Я не могла чётко мыслить, и полагалась лишь на то, что обрывками долетало до меня из уст месье Жаме и Хельги, крича от нестерпимой боли, и стараясь дышать при том как можно размереннее.
Эта мука продолжалась несколько часов, после чего нечто, словно разрывая меня изнутри наживую, устремилось наружу. Плач младенца, радостная голос Эммильены — я не поняла, что она говорит… Затем опять болезненная потуга, перебивающая дыхание. С каждой минутой теряя всё больше сил, я кричала, мысленно моля Всевышнего, чтобы всё закончилось как можно скорее. И в самом деле, второе дитя устремилось на свет гораздо быстрее.
Последнее, что я запомнила, прежде чем потерять сознание от усталости, боли и головокружения, это радостные восклицания лекаря о том, что дети живы, и им ничто не угрожает…