VIII. Ангел поэзии
IX. Ангел Выка
X. О мой товарищ, ангел
Ты, Советский Союз, расцветаешь
такими цветами, которым
на земле нет покуда названья.
Твоя твёрдость — цветок стального древа.
Твоё братство — цветок пахучего хлеба.
Твоя зима — цветок, в котором снегом
освещена любовь, не знающая страха.
Я прошёл те земли, где Пушкин заново
зажёг хрустальный свет в песнях,
я видел, как народ поднимал
это созвездие руками,
привычными поднимать снопы пшеницы.
Пушкин, ты был ангелом
Центрального Комитета.
Я пришёл с тобою к священным руинам,
где солдаты твоего народа
каждый слог твоей души отстояли.
Мы видели вместе, как из обломков
вырос полёт огромной жизни,
трактора, идущие сквозь осень,
многозвучные новостройки,
самолёты, желтеющие,
как пчёлы.
На заводе, в музее, в доме,
у реки, что поёт о тебе, как прежде,
и в городе Ленина, где я увидел
заросшие шрамы августейших пыток,
ты был со мною, незримый товарищ,
рядом с моим сердцем, даря мне
весь гордый облик твоей родины.
Наконец-то у ангела не было оружия,
кроме хрустальной ветки молнии.
Он и вся его страна прикрывали
странствующие звуки моей песни.
Наконец я был охраняем миром.
И Пушкин сказал мне: «Пойдём со мною
в Новосибирск,
там на землях
пустынных, ранее обитаемых
только болью и одиночеством,
ныне знамя моего голоса
реет над грандиозными стройками».
Ангел, тебе хотелось, чтоб я обошёл
всю твою землю, касаясь колосьев,
перечисляя фабрики и школы,
общаясь с детьми и солдатами.
Ершистый ангел Польши, Выка,
я должен задать тебе вопросы:
пройдя всю жизнь твоей страны,
преодолев сияющее пыланье
железа, плавящегося в Катовицах,
пшеницу, раскинувшую волны радости
по всей земле, процессии
средневекового католицизма, дым
угольных полей, воздух
Кракова, воздух книгохранилищ
и Балтику, что снова машет белым
крылом, среди новейших кранов,
кирпичи, замешанные на прахе
бесчисленных развалин, снова
вздымающиеся в небеса Варшавы,
и пахнущий металлом ельник
вокруг озёр мазурских, прозрачных свидетелей
бойни,
в любой деревне
я видел, как над взорванной архитектурой
человек возрождает красоту
твоей земли, заполняя семенами воскресенья
всю тишину.
И это плодородье,
нежданное ещё вчера, это молоко,
передаваемое из уст в уста,
как символ новизны,
эту землю, поющую и отдающую себя,
даря металлы и житницы
и не уплывая сквозь пальцы!
Скажи мне, ангел Выка, беззаботно
сопровождавший меня в пути,
чем ты владеешь, что нам беречь,
почему хотят, чтоб мы отреклись
от этих краев,
от этих урожаев и простого мёда,
зачем хотят свести на нет это величье,
отвергают гуманную победу?
Ты, каждый день мне бывший тихим
ангелом, друг неведомого рода,
заботившийся, чтобы лес хранил
соски мельчайших ягод
для прибывшего с другого берега
товарища, чтоб раковина повстречалась
с моею нежностью натуралиста, —
вот так, между песком и соснами,
машинами и побережьем Гданьска,
ты показал свою распахнутую настежь,
светящуюся, как улыбка, родину.
Одинокий воин, ангел
всех широт, сейчас, быть может,
ты явлен в мрачных пещерах шахты,
и, когда гонения и усталость
утомят твои руки, ты вздымаешь,
словно щит, минеральные крылья.
В полумраке, царящем меж племенами,
твой организованный полёт пересекает
пустоши, покрытые шипами,
колючую проволоку смерти.
Товарищ тебя ждёт измождённый,
тебя ждёт сохранивший
силы, избежавший опасности
и вновь подвергающийся
опасности.
В час бури и гнева,
неотличимый от всех на свете,
в поношенной шляпе, но с крыльями наготове,
сияющий пиджаком своим ветхим,
ты — единение всеобщих судеб.
Летаешь над землёю.
Тебя не распознает никто,
кроме тех,
кто тоже умеет читать в ночи
лучистые письмена грядущего.
Многие не узнают тебя,
даже проходя рядом, огибая
угол, где, прислонившись к стене,
ты превратился в улицу
или в безымянное древо человеческой рощи.
Но пришедший к тебе знает, что ты существуешь,
и за твоими всеобщими очами
угадывает меч народов.
А иногда в сияньи
освобождённых стран Востока
ты встречаешь нас не как изгнанников,
а улыбаясь,
одаряя нас
миром, хлебом, ключами земли.