— Эту? Ее без нашего ведома перепечатали этой весной.
— Да, и копия вышла лучше твоего оригинала, особенно руки мужчины, сжимающие мошонку и член, — они получились гораздо свободнее. Но все равно нашей застенчивой покупательнице хотелось отпечаток с оригинала, что, как мне кажется, само по себе комплимент.
— Ладно, я сделаю еще. — Паскуале тряпкой стер масло с рук и взял почерневшее гусиное перо. — Вы в самом деле будете работать по этим наброскам или начнете все заново?
— О, мне кажется, в этом что-то есть. Хотя мне не нравится положение двух фигур, придерживающих ему ноги. Может, я немного отодвину их назад.
— Тогда наверняка у них нарушатся линии рук. Кроме того, когда поднимаешь что-то тяжелое, прижимаешь руки к бокам, так что они должны стоять ближе к телу.
— Вот он, мой ученик, указывающий учителю, что нужно делать.
— А как насчет моей доли за гравюру?
— Она уже потрачена. Не смотри на меня так, Паскуалино. Нужно ведь платить ренту.
— Вчера вы сказали, рента может подождать.
— Я имел в виду не студию. — Россо смущенно моргнул.
— И кто же из сладких мальчиков был вчера? Тот пруссак со шрамом?
Россо пожал плечами.
— Он же вор.
— Ты ничего не понимаешь, Паскуалино. Дай пожилому человеку любить, пока можно. Это с похмелья ты такой злой?
Россо было двадцать четыре, он был на шесть лет старше Паскуале.
Паскуале почесал обезьяну за ушами. Макака зашевелилась и счастливо вздохнула.
— Пора готовиться к процессии, — напомнил Паскуале.
— Еще несколько часов.
— Мы обещали забрать знамена у мастера Андреа. Учитель… как вы думаете, он там будет?
— С его стороны было бы весьма невежливо не явиться.
Рафаэль. Имя можно не называть. Это имя было у всех на устах уже три дня, он прибыл из Рима раньше своего хозяина, Папы Льва X.
Россо прибавил:
— В любом случае я должен одеться сообразно, а я так и не решил…
— Тогда у меня полно времени, чтобы попытаться научить чему-нибудь обезьяну.
* * *Разумеется, они опоздали. Россо славился своими опозданиями. Вместо того чтобы одеваться, он расхаживал в рабочем фартуке, угрюмо разглядывая картон, потом принялся рисовать красной охрой Паскуале, пока тот пытался научить макаку спускаться по веревке: это вовсе не так легко, как может показаться, — макаки неважно лазят, во всяком случае по веревкам. Россо по-прежнему пребывал в странном настроении: ему не хотелось идти и в то же время он не мог сидеть спокойно. Когда он все-таки кое-как оделся, им с Паскуале пришлось нестись по улицам к студии Андреа дель Сарто, но они все равно опоздали.
Мастер Андреа пребывал в ярости из-за каких-то проблем с молодой женой. Его ученики болтались по передней части студии, где к стене были прислонены свернутые знамена для процессии. Сердитый голос учителя периодически доносился из окна наверху. В праздничном настроении, в своих лучших одеждах, ученики передавали по кругу толстую самокрутку с марихуаной, жевали сочный виноград из Коломбо, который принесли Паскуале и Россо, и смеялись рассказу Паскуале. Тот показывал порез от веревки: в какой-то момент по пути вниз макака потеряла самообладание и чуть не вырвала веревку у него из рук. Постепенно подтягивались другие художники и ученики — на этой улице, между ювелирными мастерскими и мастерскими каменотесов, располагалось с дюжину студий. Кто-то принес флягу вина, ее тоже пустили по кругу.
Мастер Андреа наконец появился, дородный человек в черном бархатном одеянии с расшитым золотом поясом. Лицо его было в пятнах, руки дрожали, когда он приглаживал длинные волосы, — он походил на рассерженную пчелу, выглянувшую из улья, чтобы посмотреть, кто его побеспокоил. На самом деле мастер был добрый человек и прекрасный наставник — Россо когда-то учился у него, так что Паскуале тоже до некоторой степени являлся его учеником, — но легко впадал в ярость, а его новая жена, молодая и хорошенькая, провоцировала у него приступы ревности.
Россо обнял бывшего учителя и проговорил с ним всю дорогу до площади Синьории, а Паскуале со знаменем на плече шел вместе с остальными учениками. Он чувствовал себя неловко в несвежей одежде; наряда лучше этого у него действительно не было, что верно, то верно, но если бы он не напился вчера до такой степени, то снял бы камзол, рейтузы и рубашку и положил их на ночь под матрас. Хорошо, что он хотя бы нашел время вымыть лицо и руки и подержать пальцы в розовой воде по рецепту Россо. Паскуале приглаживал кудрявые волосы, пока те не заблестели, после чего Россо водрузил ему на голову венец и назвал своим маленьким принцем дикарей, просто чтобы поддразнить его.