— Тебя преследует смерть, — глухо повторил он.
«Как ты до такого докатилась?» — безмолвно вопрошал его взгляд.
— Если вы обо мне беспокоитесь, то бросьте это, — прошептала я, боясь шевельнуться. – Не нужно меня спасать. Сама справлюсь.
Нет, стоило бы сказать по-другому. Стоило бы спросить: «Почему вы обо мне беспокоитесь? Кто я для вас такая? Чего вы хотите?»
Меня преследовала не только смерть, но и умные мысли. В большинстве случаев я была неуловима.
— Видел, как ты справляешься, — проворчал дух леса. – Опоздай я хоть на минуту, была бы уже трупом.
И, резко отстранившись, умчался куда-то вглубь своего безразмерного жилища. Наверняка к камину и брошенной чашке горячего шоколада. Брошенной из-за меня.
Он ушёл чересчур быстро. Что-то во мне духу не понравилось. Ну и ладно, леший с ним. Мы приходим в мир не для того, чтобы ему нравиться, а затем, чтобы его исследовать.
Так что я двинулась по ковру к источникам света и тепла, послав прощальный взгляд урне, где упокоились мои иглы.
На данный момент в моем распоряжении имелось всего две дороги. Первая – в холод, мрак и дождь, к Жнецу, которого, по-видимому, поработила высшая сила и который скосит меня, как травинку, без доли сострадания. Вторая – к духу леса, в котором преобладали частицы «не»: нелюдимому, непонятному и не понятому.
Я выбрала второе. В гостиной действительно трещал камин. В чашке на низком столике действительно остывал горячий шоколад. Хм, а хозяин оказался куда более предсказуем. Что дальше? Я обнаружу в его постели плюшевых медвежат? Резинового утёнка в ванной?
Надеюсь, мне не придется заходить так далеко.
— У Ангела смерти сегодня фаза трансформации, — буркнул он. – Сунешься на улицу – назад не вернешься. Там тебе светит только загробное царство. Поэтому оставайся и пережди. Сюда он не проникнет, как бы ни старался. Эта область огорожена непроницаемой завесой.
Дух леса сидел в плетеном кресле, закованный в бесстрастие, как в броню. Ко мне задом, к камину передом. На его темно-красном платье плясали отблески пламени. Мне бы такое платье…
— Прими душ и переоденься. В ванной для тебя всё подготовлено, — прочел мои мысли хозяин.
В его голосе не было ни капли тепла. Сталь, только сталь. Прикрытие для израненной души. Наверное, я всё же увижу резиновую утку. И спорим, она будет жёлтой, как поле одуванчиков на солнечном лугу?
Я отправилась в указанном направлении, и уже у выхода из гостиной меня кольнула не то зависть, не то досада. До чего же, однако, мрачный и депрессивный этот Ноккави (может, его именно так следует называть?). От таких, как он, люди, по идее, должны шарахаться. Разбегаться с криками отчаяния и ужаса, а потом глотать слёзы, оставшись один на один со стылой тьмой ночи.
Вот он, мой идеал, мой образец для подражания. Всегда мечтала отпугивать излишне любопытных, настырных и липучих. Например, Жнеца. Он всё еще продолжал вести за мной слежку – на расстоянии.
В особняке лесного духа налепили окон к месту и не к месту. Как будто кто-то пожалел строительного материала и решил застеклить как можно больше площади.
Я шагала по коридору, по ковровой дорожке из ярко-зеленого мха, под оранжевым светом высоких люстр, и ощущала на себе внимание «шпиона» — колючее, цепкое, как чертополох. Вроде бы и хочется отряхнуться, а не можешь. Странная активность во дворе заставила меня замедлиться и повернуть голову. Чтобы обмереть от страха, хватило лишь беглого взгляда.
«Не бойся, малышка, ты в безопасности», — подал признаки жизни Кровавый Барон.
Да, у Ноккави во владениях был установлен щит против одержимых сущностей. Я осознавала, что защищена. Но несмотря на это, в висках всё равно загрохотал пульс, под ложечкой засосало, колени подогнулись, и я ощутила настоятельную потребность прислониться к стеночке.
Жнец изменился, причем далеко не в лучшую сторону.
Глазищи у него зажглись красным огнем и вспарывали тьму, как две лазерные указки. Вместо рук и ног обнаружились уродливые когтистые лапы. Из рёбер протянулись жуткие крыловидные выросты.
Он бросался на стену исполинским косматым чудищем, норовя выбить оконную раму. Он был полон стерильной злобы, совершенно звериной, необузданной ярости.