«Прибью», – процедила я.
– А?
– Чего? – слаженно повернулись ко мне Ноккави и Жнец. Некоторое время они с ненавистью сверлили взглядом друг друга.
– Ничего. Я жутко устала и хочу в кровать.
– Она будет спать со мной, – безапелляционно заявил хозяин дома и, вскочив с пуфа, властным жестом сгреб меня в охапку.
– Ничего подобного! – огрызнулся Ангел смерти и вырвал меня из цепких когтей лесного духа (когти у него непроизвольно отрастали в минуты душевной смуты и вожделения, то есть частенько). – Не доверяй ему, Ошибка Природы. Он страшно коварен.
Я вырвалась и отбежала подальше от этих буйных психов.
– Лет-то вам сколько?
– Две тысячи шестьсот девяносто два!
– Три тысячи восемьдесят четыре! – выпалили они хором.
– Ага! – воскликнул Жнец, наставив на Ноккави указательный палец. – Я старше! Старшим положено уступать.
Не думала, что доживу до столь курьезного сюжетного поворота. Делить меня вздумали? Так не достанусь же я никому!
Ангел смерти и дух леса стояли друг напротив друга, как заклятые враги, и вели ожесточенную перестрелку взглядами. В какой-то миг Ангел начал превращаться в черный зловонный дым, а когти у Ноккави отросли до немыслимой длины.
Но противостояние кончилось, едва пробило полночь.
Я демонстративно удалилась за японскую ширму с росписью, бросила в воздух одежду, которую купил мне Жнец. А потом и сама вылетела, чтобы победоносно повиснуть на люстре. В моей голове царила кристальная ясность и пустота, как на безлюдной арене в суровый мороз.
Кровавый Барон остался доволен. Хотя болел он всё же за лесного духа.
«Правильно, фея. Прояви характер. Неприступность распаляет».
Меньше всего на свете мне хотелось кого бы то ни было распалять. Это в юности каждая вторая девушка стремится стать роковой красоткой, чтобы за ней табуны парней бегали и сердца к ногам пачками складывали. Моя юность прошла, и сейчас я мечтала об одном: чтобы от меня отстали.
Две извилины, управляющие питанием и сном, мало-помалу вытеснили из головы и эту мечту. Слабое монохромное зрение летучей мыши засекло, как черно-белый Жнец, перевернутый вверх тормашками, подошел и поднял мою одежду, порицательно качая головой. Как черно-белый дух леса уставился на меня с сожалением и горечью, а затем, потонув в белом пламени, воспарил и прошел сквозь потолок, бросив нас с Ангелом смерти наедине в выцветшей, черно-белой гостиной.
– Эх, Ошибка Природы. Всё у тебя не как у людей, – вздохнул Жнец, вешая мое бесформенное платье на спинку стула.
Мне стало неловко – самое время разбавить неловкость какой-нибудь пакостью. Открепившись от каркаса люстры, я издала отвратительный писк и приземлилась на стол, где в хрустальной вазочке лежало мытое яблоко.
– Обжора, – констатировал Жнец, когда содержимое вазочки перекочевало ко мне в желудок. – Живот пучить не будет?
Что, еще не ушел? Ну проваливай, пожалуйста, а? Оставь меня в покое.
Кровожадность Барона взыграла с новой силой. Если не он, то кто еще мог подбить меня на то, чтобы атаковать Жнеца с воздуха?
Я бесшумно взмыла к потолку, спикировала оттуда на лохматую макушку Ангела смерти и попыталась его укусить.
Куда там укусить! Даже трепыхнуться не получилось. Он поймал меня голыми руками, крылья мои сложил и куда-то понёс, грея теплом ладоней.
– Идем, Ошибка Природы. Ты арестована. Сегодня спишь со мной.
Глава 11. Святилище лесного духа
Утром, едва забрезжил рассвет, таинственная сила выпихнула меня из сна – сумбурного, тревожного, нашпигованного киллерами всех мастей и рангов, которых натаскали на мой запах, как охотничьих псов.
Я рывком села на койке, судорожно зевая из-за нехватки кислорода. Койка была узкой. Противоестественно тёплый Жнец с могильной неподвижностью покоился рядом, на бугристой подушке, рискуя свалиться и расшибить себе лоб об угол тумбочки из морёного дуба.
Я слезла с матраса, прикрыв наготу одеялом. Но не успела отдалиться, как пальцы Жнеца прочно сомкнулись вокруг моего запястья.
– Не бросай меня, – пробормотал он в полудрёме.
Ага, как же, не бросать. Я, вообще-то, существо живое, со своими потребностями. В туалет сходить, зубы почистить, одеться, в конце концов.