— Они бы его истребили, — сказал Володя.
— Кто же его знает, Владимир Васильевич… Не желают.
— А ты бы сам пристрелил.
— Мне он, надо, правду так сказать, Владимир Васильевич, не мешает: ленивый какой-то задался барсук… Опять же из ружья когда попугаешь, собак на ночь привязываю… Пущай его!
Он добродушно махнул рукою.
— Странно, чего ж мужики смотрят?
— А кто ж его знает, Владимир Васильевич… Жалеют видно: она тихая животная, безвредная…
— Нечего сказать, безвредная: овсы портит.
— Против этого ничего не могу сказать: немного обижает барсук… Поговаривали тут мужики, больше из молодых ребят. Что-то не слыхать теперь: видно ни на чем решили.
Он плутовато ухмыльнулся.
— Старики заступаются…. Прежде этого зверя много было в окружности. Лоси были, лисы тоже… Теперь ничего нет… Один барсук единственный: лестно!.. Волк еще зимою заходит: летошнюю зиму Лаврентий двоих повалил… Уважают они барсука. Медленный из себя зверь: выйдет — осматривается; ежели, примерно, упражняться — в кусты отходит: опрятный из себя зверь… Старики все про них рассказывают: мы сами, конечно, по слуху… Живет будто в одиночестве, ровно скимник: никуда не показывается… Так что, можно сказать, и есть он и нет его: как вам будет то есть угодно.
— Да кто его видал?
— Кто его видал-то? А кто ж его знает… В оврагах видали: вроде поросенка трюкает… Александра сказывает, видала: так в норе и живет. Их по осени с собаками таксами выкапывают: привяжут собакам таксам бубенчики и пускают в нору во все выходы, — по бубенчикам, да еще по визгу и копают….
— Послушайте, Горбов, — спросила Раиса Васильевна, — я слыхала, что Саша — невеста. Правда это?
— По осени думаю выдать. Мещанин тут один из слободы посватался. Овощная у них.
— Как вы рано ее выдаете! Сколько ей?
— Вот шишнадцать минет. Что за рано? Вы знаете, какой теперь народ? Развратный. На весь век несчастной сделают. Мы люди несостоятельные: кто захочет, тот и злоупотребляет. А какой у девчонки разум? Насмотрелись мы на разные примеры. Удивительно, какой развратный народ сделался!
— Своей охотой Саша-то идет?
— Как сказать? Этого, надо правду говорить, нет. Своя-то охота вон куда заводит!
— Жаль.
— Ничего, не жалейте. Этак-то крепче. По крайности, к своему месту приткнется… Девушка, что ветер. Опять же мать у ней померла.
Он постоял, помолчал и потом начал прощаться.
— Прощенья просим, Раиса Васильевна.
— Прощайте, Горбов.
Он повернулся и пошел. Володя глядел ему вслед. Он видел, как Горбов пересек дорогу, медленно, точно что- то обдумывая, как он потом шагнул через канаву и внимательно осмотрелся по сторонам.
«Барсук!» — подумалось Володе.
Удивительно скоро промчался конец летних каникул.
Как-то Иван Григорьевич спросил Володю за обедом:
— Что же, выследили вы барсука? Я заметил, вы каждый вечер туда ходите и все с ружьем.
Володя посмотрел на говорившего в упор: что у него за манера всюду совать свой нос?
— Черт его подкараулит! — проворчал он вместо прямого ответа.
— Ах, Володя! — сказала Раиса Васильевна и укоризненно показала глазами в сторону детей.
— По-моему, этот барсук — просто легенда, — прибавила она. — Я не верю в его существование.
— Ну, положим, нет! — авторитетно заметил Володя. — По всем признакам это — действительно, барсук, только подкараулить его не так-то легко. Во-первых, для этого требуется лунная ночь, хотя, впрочем, не слишком светлая, во-вторых, часто приходится прождать несколько ночей, не смыкая глаз, прежде чем его благородие осмелится высунуть нос: в-третьих, дня этой цели делаются особые охотничьи приспособления: засада на деревьях и т. п. Рано или поздно, я его, конечно, подстрелю.
— Зачем? — спросил Иван Григорьевич, и Володе почудился в звуке его голоса враждебный и настойчивый вызов.
Володя нехотя поморщился.
— А хоть бы для коллекции…
— Это увеличит ваши знания?
— Знаете, вы не можете этого… понять, — процедил Володя сквозь зубы, инстинктивно чувствуя, что противник силен в споре, и желая импонировать ему тоном и манерами. — Вы под знанием, простите, вероятно разумеете какие-то правила и исключения… Этакие аршинные печатные столбцы!
Он сделал насмешливый жест.
— Беда с вашим братом филологом! Мама, можно мне закурить? Я сладкого не буду.
— Кури!
— Мерси.
Он закурил.
— Вы, думаете, как, батенька, изучают природу? — продолжал он, закурив и капризно морщась от дыма. — Не иначе, как со скальпелем!