Уже опустив руку на телефонную трубку, Анжела вспомнила высокого, худощавого гида с глазами табачного цвета - того, что вчера читал лекцию в Музее Альберта и Виктории. Странно. Что-то он ей часто па ум приходит второй раз часа за два. И опять она вспыхнула при воспоминании, как мямлила в ответ на его вопрос о работе. Что это на нее нашло? Кофе выпить согласилась в следующую среду... хотя не выносит кофе. Слава богу, в среду она уже будет в Ирландии, с мамой, тетушками и дядей Майки. Вот и отлично. Нечего ей встречаться с этим парнем. И нечего разглядывать, как разбегаются от уголков его глаз морщинки, когда он улыбается... улыбается... Улыбается он как-то... сказала бы - смущенно, только с чего бы это мужчине смущаться? Забавный. Даже не заметил внимания слушателей, а ведь те ловили каждое его слово - благодаря ему музей словно бы ожил. Анжела случайно услышала, как американка, без устали жевавшая жвачку, сказала своему мужу, что "эта лекция - единственная стоящая штука из всего, что они видели и слышали в Лондоне".
А ведь такой... гид может здорово усложнить ей жизнь. Не для того она мучилась все эти годы, чтобы пустить все по ветру за чашкой кофе. Правда, у нее время от времени случались проколы. Встречалась она со всякими там санитарами, врачами и прочими; однажды был даже капеллан... не о чем ни говорить, ни переживать, как уверяли Анжелу монашки, не далеко ушедшие от ее возраста - всего на пару десятков лет, не больше. Это абсолютно нормально. Физиология, только и всего. Двадцать, тридцать лет воздержания, готовки супа, тяжкого труда, молитв - и вся физиология улетучится. Анжела не стала бы клясться, что утешение коллег по приюту вселило в нее покой. Скорее уж вселило ужас. Однако как бы там ни было, а приступ дядюшки Майки в данном случае ей на руку. Встреча в среду отменяется, а значит, они больше не увидятся. Прекрасно. Великолепно. Несмотря на то, как он... нет. Довольно о нем думать. Спасибо тебе, Господи. Спасибо.
* * *
- Мясо отличное, Бонни.
- Угу.
- М-м-м. - Он терзал зубами едва прожаренную говядину; струйка розоватого сока побежала по подбородку. Бонни щедро отмотала туалетной бумаги от рулона, пристроенного рядышком с тарелкой, и молча протянула Роберту. Ладно. Хорошо хоть, можно не бояться коровьего бешенства использованной бумаги кругом валялось уже приличное количество, а Бонни до сих пор жива. - Спасибо.
- Угу.
Бонни явно чем-то терзалась, накручивая себя и вымещая злобу на злосчастной говядине. Яростно работала челюстями, вперив невидящий взгляд в пространство.
- Замечательно. Спасибо. - Идиотская привычка. Язык бы себе откусить, чтобы не благодарить каждую секунду. С другой стороны - чем еще заполнить молчание, которое становится все зловещее?
Наконец она на него посмотрела. Скользнула суженным взглядом.
- Лимон, - сказала Бонни, кивнув на пустой бокал из-под джина с тоником, где лежал тонкий ломтик.
- Прости?
- Лимон. Ты не поблагодарил за лимон.
Роберт положил вилку и нож на тарелку. Наклонился, опустив подбородок на сцепленные ладони, хотя с большим удовольствием рванул бы сейчас куда подальше. Бонни злится; а когда она злится, ей ничего не стоит его обидеть. Более того, она обязательно его обидит, таков сценарий. Потом будет переживать и каяться, а он - врать, что все, мол, в порядке, что он ничуть не задет. Врать - потому что у Бонни от природы редкий талант попадать в самое больное место. Сколько бы он ни пытался увернуться, отпрыгнуть или попросту дезертировать, ядовитая стрела Бонни неизменно Попадала в цель. И всякий раз ему приходилось залечивать рану и укреплять броню.
- Понятно. Может, поделишься, что не так на этот раз?
- На этот раз? Да как ты смеешь!
- Ты не в своей тарелке.
Одарив его кислым взглядом, Бонни отпилила от куска толстый, розовый, будто язык мающегося жаждой пса, шмат мяса. Сверху примостила половинку печеной картофелины - четвертой за ужин, - шлепнула ложку пюре из брюквы и добрых три ложки густой, жирной подливки. Аккуратно пригладила бока пирамиды, сдобрила таким количеством соли, что Роберта перекосило, после чего набросилась на сооружение с вилкой и ножом, не забывая сохранять все то же кисло-несчастное выражение лица.
- Ну?..
- Обидно. - Бонни уронила вилку. - Очень обидно. Действительно, зачем скрывать? - Взгляд ее извергал эту самую обиду пополам с инквизиторской ненавистью. - Ты обещал... ты сидел вот на этом самом месте и обещал пойти со мной на Барри Манилова. Знаешь ведь, что я не выношу ходить на концерты в одиночку. Чувствую себя полной дурой.
- А в чем проблема? Обещал - значит, пойду.
По правде говоря, обещание это напрочь вылетело у него из головы амнезия по Фрейду, не иначе. Перспектива провести два с лишком часа, слушая кумира Бонни, да еще в окружении восторженных старух выглядела, мягко говоря, малоприятной. А точнее - противоестественной. Он же мужчина, в конце концов; до старика ему далеко, а из детсадовского возраста, когда всюду ходят с мамочкой, уже вышел. Но уж раз обещал...
- В пятницу, - проскрипела Бонни. - Вечером в пятницу. В следующую пятницу.
- Ну и что?
- Сегодня утром я столкнулась с Питером - вот что. Говорит, ты обещался в пятницу у них быть. Свидание тебе устраивают. Мог бы сам мне сказать.
- Свидание... - Роберт напряг память. - Ничего подобного. Они оставили сообщение на автоответчике, пригласили на ужин, но я ничего не решил. Позвоню и откажусь.
- Хотела бы я знать, что эти двое из себя корчат? С какой стати они на тебя наседают - сделай им то, сделай им это? Послал бы их куда подальше - и все дела. У тебя, слава богу, уже есть подружка - со своими, правда, закидонами, но об этом умолчим.
Забывшись, она опять взялась за соль. Роберт отобрал у нее солонку и легонько погладил по руке. Уж кто-кто, а он знает цену одиночеству.
- Они понятия не имели, что она носит парик, Бонни.
Речь шла о последней из попыток Питера и Аниты сосватать его очередной девице.
- Парик, ха! Ее парик - это цветочки. - Бонни многозначительно вздернула брови.
- Ладно, давай оставим. У них ничего не вышло, так что и вспоминать не о чем.
- Да, но пятница? Почему ты со мной не посоветовался? Мог бы пойти один или еще с кем-нибудь, не пропадать же билетам. Сам ведь мечтал сходить на этот концерт.
Неужели? К чему тогда эти пляски на горячих углях? Вопрос, впрочем, риторический. Такова уж манера Бонни - самой себе устраивать экзекуции исключительно ради возможности позже себя же и пожалеть. Как только изысканные мгновения жалости к себе проходили, обычно наступал тягостный и куда более долгий этап преодоления последствий забастовки. Увы, опыт ее ничему не научил. Из раза в раз она проходила все стадии, все так же поддаваясь настроению и все так же страдая от последствий. Роберт называл перепады ее настроения "припадками". Когда же она научится вовремя притормаживать и пускать в ход логику?
- Ладно, проехали, - фальшиво беззаботным тоном сказала Бонни. - Все равно ты чувствовал бы себя ослом... рядом со своей матерью.
Роберт встал, с грохотом отодвинув стул.
- Довольно. Я иду домой. Позвони, когда перестанешь себя жалеть.
- Сядь. - Бонни дернула его за рукав. - Ну сядь же, Роб. Я исправлюсь, честное слово. - Она была похожа на нашкодившего щенка - седые кудряшки подрагивают, голубые глаза влажно блестят.
Роберт сел, шумно вздохнул и изобразил укоризненно-хитрый взгляд. Бонни хихикнула, не меньше сына довольная окончанием "припадка".
- Ты же знаешь, каковы мы с Питером, когда вместе, - с энтузиазмом пережевывая мясо, ухмыльнулась Бонни. - Ну и чудила твой дружок. Играет у меня на нервах, ей-богу. А уж она тем паче.