— Я пытаюсь сказать ему, кто ее убил! Я пытаюсь сказать, а он велит мне заткнуться!
— Пусть скажет! — с негодованием крикнул кто-то из толпы.
Остальные согласно зашумели. Антонио нервно оглянулся, ища поддержки, и облегченно вздохнул, заметив черный полицейский фургон, со звоном въезжающий на улицу.
— Все назад! — приказал он. — Отойдите!
Толпу оттеснили на тротуар, а около тела остановился черный фургон. Девушка все еще боролась с Антонио.
— Это Уолли! — услышала Марионетта, хотя девушка от страха почти потеряла голос. — Это Уолли!
— Прибереги свои показания до полицейского участка, — велел Антонио, грубо заталкивая ее в фургон и захлопывая дверцу.
— Антонио! Тони! — Но Марионетта не смогла до него докричаться.
Он поспешил сесть рядом с водителем, и машина тронулась. Толпа дружно вздохнула и повернула головы к тому месту, где лежала Сильвия. Там на мостовой виднелось лишь пятно крови. «Скорая помощь» уже отъезжала. Среди толпившихся послышались возгласы недовольства, и люди начали расходиться. Единственным свидетельством того, что здесь произошло убийство, была бьющаяся на легком ветру белая лента, которой полиция отметила место преступления.
Марионетта была не в состоянии думать. Перед глазами все еще стояли маленькая рука, блестящая серебряная цепочка с крестом и печальные глаза, устремленные в вечность. Сильвия, ее подруга, умерла!
Кто-то взял ее под локоть.
— Пошли, — мягко произнес Карло, — пошли домой.
— Но ведь это Сильвия, — выдохнула Марионетта, — Сильвия Конти.
Карло удивленно остановился.
— Сильвия, с которой ты вместе училась? Которая работала в кинотеатре?
Марионетта кивнула, не в силах вымолвить ни слова. Карло закусил губу.
— Я слышал, она пошла по кривой дорожке. Вот еще прибавится дурной славы итальянцам! Завтра это будет во всех газетах. — Он снова потянул девушку за руку. — Пойдем, ты ей уже ничем не поможешь…
Погода в день забега официантов выдалась хорошая. Марионетта свесилась из окна и наблюдала за прохожими, направляющимися к центру Сохо. Многих из них она знала: вон братья-мальтийцы из игорного клуба на Крик-стрит, старушка, продающая газеты около метро на Лейстер-сквер, а вон многодетная женщина с усталым лицом, которая живет над «Бифалко», мясник с Фриз-стрит. Казалось, все, кроме Марионетты, вышли сегодня на улицу.
Окна квартиры Перетти смотрели на фасад здания, и каждые несколько минут кто-нибудь выходил из подъезда и махал девушке. Жильцы дома представляли собой сплоченную семью, и, хотя к Перетти, как к сицилийцам, относились немного настороженно, они все равно были частью маленького мира итальянских рабочих-иммигрантов в Сохо. И все знали, что Франко Перетти умирает. Сегодня во время утренней мессы несколько человек подошли к Марионетте и ее братьям, чтобы сказать, что они поставили свечу за больного старика. Девушка, которая тоже зажгла свечу у гипсовых ног Девы Марии, была благодарна соседям за участие. Но, несмотря на то что она должна была молиться, чтобы Господь принял душу дедушки, она все время помнила о Сильвии и ее печальных мертвых глазах. «Aspetto la risurrezione dei morti e la vita del mondo que verra…»[28] Когда она бормотала эти слова молитвы, то обнаружила, что думает не о неизбежном путешествии деда в Царство Небесное, а о том, где сейчас бродит в вечности душа Сильвии… «Чаю воскресения мертвых и жизни будущего века…» Месса не принесла Марионетте утешения, на которое она надеялась, не успокоили ее и слова, сказанные на прощание отцом Джозефом.
— Я зайду днем проведать Франко, — озабоченно произнес он, взяв ее за руку.
Но Марионетта едва его расслышала, настолько была поглощена мыслями о Сильвии. Ведь совершенно очевидно, что Сильвия отправится в ад. В раю ведь нет места для проституток?
Дедушка звал ее из спальни. Вздохнув, она отвернулась от окна и соблазнительных событий на улице и вернулась в темную душную комнату.
Он лежал с сигаретой, приподнявшись на подушках, с искаженным от боли лицом. Марионетта сердито остановилась в дверях, уперев руки в бока.
— Дедушка! — Он доводил ее до отчаяния. — Ну сколько раз тебе говорить! Ты сейчас не должен курить…
Франко сердито отмахнулся от внучки, громко закашлялся, размахивая сигаретой.
— Слишком поздно, — выговорил он наконец. — Единственное удовольствие, которое мне осталось…
Марионетта прошла через комнату и попыталась взбить подушки у него на кровати. Она с огорчением заметила, что в том месте, где лежала голова, осталось мокрое пятно от пота. Несмотря на свою показную бодрость, дед был очень болен. Франко попытался отодвинуть ее.
28
Слова из «Символа веры», краткого изложения христианских догматов, признаваемых католической и православной церквами.