Кажется, эта ночь никак не могла закончиться. Когда он проснулся, было по-прежнему темно и по-прежнему за окном мотались от ветра голые ветви. Она сидела на матраце напротив него, прислонившись к стене, и курила.
— Слушай, дай закурить, а?
— Последняя, — ответила она.
— Ну вот, здрасьте. У меня тоже нет.
— Выйди на улицу — может, стрельнешь.
— Ага. У кого это стрельнешь среди ночи?..
— Ну, у такого же наивного мальчика, вроде тебя. Может, бродит по улице, звезды рассматривает…
— Ну да, — сказал он. — Вон за окном их целый табун. И все на звезды пялятся.
— Нет, не на звезды. В наше окно…
Он вскочил, подбежал к окну, выглянул. Пустой двор, черное небо, голубой снег.
— Никого нет, — сказал удовлетворенно. — Все спят. Даже мальчики-идеалисты.
— Нет, они не спят, — возразила она. — На улицу не выходят. Лежат по койкам, молча страдают.
— Вот видишь, — сказал он. — А я не дома.
Она не ответила. Он быстро натянул штаны, накинул пиджак:
— Пойду. Может, и правда не спит кто-нибудь…
На улице он постоял, прислушиваясь, потом побежал вокруг дома. И снова повезло — кто-то шел навстречу, курил. Ковалев попросил сигарет, взял несколько штук и бегом вернулся в тепло. Сел к ней на матрац, привалившись к стене. Закурил.
— Не спит? — спросила она.
— Не спит.
— Бедный…
Он сказал:
— Ты так сказала, что мне теперь стало стыдно. Ну, за то, что я такой счастливый…
— А ты сейчас счастливый?
— А ты разве нет?..
Она помолчала.
— Я представляла себе счастье иначе.
— Когда представляла? В детстве?
— В детстве. Знаешь, я ведь училась во вспомогательной школе.
Он удивился:
— Где-где?.. Для умственно отсталых, что ли?
— Угу. Для отсталых… Два класса закончила там. Потом, правда, доучивалась с нормальными.
Он погладил ее по голове, заглядывал в глаза, слушал. Она рассказывала, как училась в «нормальной школе». А папа у нее был большой начальник. Главный инженер в крупной строительной конторе.
— Собрания у нас в школе репетировали. Мне досталась роль юной пионерки. Я должна была возмущаться теми, которые отказываются от общественных поручений. Я сказала, что не буду учить эту роль. Наша классная с пионервожатой говорят: ну, поищем для тебя что-нибудь другое. Я говорю — не надо, не хочу. Вообще выступать не хочу. Они говорят: подумай, чего ты несешь? Я разозлилась и говорю — вы сами подумайте! Они обиделись. Но папу моего боялись — он же начальник. В этой школе нам многое прощалось. Один мальчик на перемене выбил другому глаз из рогатки — из маленькой такой, проволочной. И ему все простили — папа его начальником был. А того, что без глаза остался, в другую школу перевели. У него папа был маленьким начальником. Ну, тогда-то я мало что понимала, просто «выступала» много. Где по глупости, где из вредности. Они мне слово — я им два. Я и отличниц не любила, знала, что они стукачки, и однажды на совете отряда об этом сказала. Мне интересно было — как наша завуч себя поведет? Тогда такая должность была, знаешь — завуч по внеклассной работе. Она у нас вроде политрука была. Она ничего, терпела. И потом терпела, когда я нашей математичке на уроке высказала все, что о ней думала. А думала я о ней, что она без вранья жить не может. Меня к директору вызвали. Чтобы покаялась, а я не покаялась. На совете дружины отличницы— артистки захлебывались от возмущения: «Ты же наш товарищ! Как ты могла?..» И завуч: «Дочь ответственного работника, уважаемого в городе человека…» А за мной тогда уже много чего числилось, — все это, оказывается, не пропадало, в папочку складывалось. «Как тебе не стыдно??» — кричали мне. А мне было стыдно, стыдно. Но только не за себя, а за них за всех. Мне бы покаяться, но я взбрыкнула. «Нашла коса на камень», — как моя любимая учительница сказала. Она единственная за меня была до самого конца. Я так и стала думать: да, нашла коса на камень. Камень — это я. Потом к прокурору вызвали. Тогда прокуроры школы курировали, появлялись раз в неделю, лекции читали. И у нас был свой прокурор — солидный такой дядечка, лысый, с портфелем. А я-то — соплюха, пятиклассница. Он мне: покажи-ка, что у тебя в портфеле. Я говорю: вы права не имеете. А он: много ты знаешь про права, про права все знают, а про обязанности надо напоминать. И портфель у меня выхватил, начал из него на стол в учительской все вытряхивать. «Так. А это что?» «Журнал». «А какой журнал, знаешь?» «Знаю. Его папа в обкоме покупает». Журнал-то безобидный, не помню уж, «Шпигель», что ли. А в журнале — красавицы в мини-бикини. «Так вот чем ты на уроках занимаешься! — этот дядька кричит. — И другим девочкам показываешь, да? А может, и мальчикам тоже?» Тут я портфель взяла и по лысине его — хлоп! Жаль, портфель легкий был, пустой. Он как взвился: «Ну, сейчас я тебя увезу куда следует!» К телефону кинулся и кричит кому-то: «Немедленно пришлите машину!» А сам-то даже номер набрать впопыхах забыл! Думал — я не замечу. Но я заметила, хотя все равно испугалась. Маленькая же… Портфель схватила — и бежать.