Люди, высыпавшие на улицы 27 февраля, были вооружены и готовы сражаться, но вместо этого началось братание с солдатами, которые присоединились к ним. В этот день самодержавие фактически перестало существовать. Военные, а затем и гражданские власти перестали функционировать. Услышав доклад Хабалова об ухудшившемся положении, Совет министров сначала потребовал введения военной диктатуры, а затем образовал комитет, который бы сотрудничал с Думой. Но несколько часов спустя он решил, что разумнее всего снять с себя всякую ответственность и всем составом подать в отставку. Царь телеграммой отклонил отставку и распорядился, чтобы министры сохранили свои посты. Он уведомил их о том, что направляет в Петроград генерала Иванова во главе верных войск с полномочиями военного диктатора с целью восстановления порядка и что тотчас возвращается сам. Нарушив распоряжение Царя, генерал Алексеев задержал депешу. Правда, едва ли от нее была бы какая-то польза, даже если бы она пришла вовремя. Министры уже разошлись по домам или попрятались.
На следующий день Император сел во второй из литерных поездов, которые должны были проследовать через Смоленск и Бологое, открыв более прямой путь Иванову. Царь рассчитывал приехать домой через два дня и был уверен, что его присутствие вместе с верными войсками изменит обстановку в лучшую сторону. Он даже не догадывался о том, какие силы сплотятся в заговоре против него в ближайшие трое суток в его же собственном вагоне и вырвут у него решение, которое изменит Россию навсегда.
Пока Николай ехал к столице, на станциях его встречали местные начальники и почетный караул. Но, прибыв в Бологое, он узнал, что путь впереди перекрыт мятежными силами, и было решено пустить состав на запад, в Псков, где находилась ставка Северного фронта. По мере приближения к Пскову стало известно, что почетного караула не будет, хотя губернатор провинции был на месте и уверял Императора, что в городе спокойно, несмотря на вести из Петрограда. Командующего фронтом генерала Рузского не оказалось, чтобы приветствовать Верховного Главнокомандующего. Прибыв с опозданием, он ввалился в салон-вагон Царя в заляпанных грязью галошах, с кривой усмешкой. Это были недобрые знаки.
Император приветствовал его с обычным радушием. Рузский рассчитывал увидеть в вагоне Родзянко, но председатель Думы не приехал на станцию Дно, как планировалось, хотя Николай прождал тридцать минут, чтобы, по просьбе самого Родзянко, встретить его. Не приехал тот и в Псков. Это означало, что Рузскому одному предстояло уговаривать Царя предоставить уступки, которых добивались Дума и либеральные министры. Рузский был очень грубый и настойчивый человек с тактичностью бульдога, и он, рубя с плеча, обрисовал Николаю обстановку в Петрограде, утверждая, что лишь правительство народного доверия может вывести общество из хаоса. Но Император был тверд и заявлял, что эти вопросы могут быть решены эффективно, когда на следующий день он прибудет в столицу.
Ситуация запутывалась благодаря дезинформации, манипуляции данными и откровенной лжи. Задача военных руководителей заключалась теперь в том, чтобы склонить Царя к политическим уступкам, которые удовлетворили бы народ и исключили необходимость использовать войска для прекращения смуты. Императору не сообщили о том, что уже образован Временный комитет с Родзянко в качестве председателя, который взял положение в свои руки. Не знал Государь и о том, что господин председатель арестовал его министров, кроме военного и флота, и заключил их в Петропавловскую крепость. Командующие всеми фронтами постоянно получали из Ставки депеши от Родзянко и от Алексеева о положении в Петрограде и больше всего боялись, что применение войск для подавления беспорядков в столице приведет к полному развалу армии. У них создалось впечатление, что Родзянко — именно тот человек, который сейчас нужен в Петрограде, который владеет положением, и как только Император согласится на создание «правительства народного доверия», так необходимость в военном вмешательстве будет устранена.