Дэвид! Это же принц Уэльский! Императрица была уверена, что его имя послужит Мэджи сигналом бедствия, к которому она привлечет внимание королевы.
И снова ничего не произошло. Позднее Гиббс сумел выяснить, что письмо, посланное из Тобольска дипломатической почтой 15 декабря, достигло Петрограда. Но на этом его след обрывается. В Британском же королевском архиве письма этого нет, хотя имеются другие упоминания о Гиббсе.
НЕСМОТРЯ НА ОТВАЖНЫЕ ПОПЫТКИ сделать Рождественские праздники веселыми, Императрица призналась в письме к подруге: «Какими грустными стали эти праздники!» Оказавшись в заточении, она из предусмотрительности стала вести дневник, пользуясь сокращениями и отмечая события, никак их не комментируя. К сочельнику она припасла изготовленные ею подарки. В полдень в доме состоялся молебен, после чего Государыня спустилась вниз к общему ленчу, чего она обычно не делала.
Она нарядила Рождественские елки для своей семьи, для свиты и для слуг, а после чая вместе с праздничными лакомствами отнесла елку солдатам. Каждому из стоявших на часах она подарила по Евангелию — они остались у нее из запасов, имевшихся для распространения в госпиталях — вместе с закладкой, нарисованной ею собственноручно. Коле Деревенко, сыну доктора, разрешили прийти к обеду в качестве гостя Алексея. Вечером свите были розданы подарки. Для Гиббса Императрица лично списала молитву, которая нам кажется настолько соответствующей его тогдашнему настроению, что, вполне возможно, она сама сочинила ее специально для учителя английского языка:
В Рождество Императрица встала в самом начале седьмого, и вся Царская семья пошла парком в церковь, чтобы присутствовать на литургии. Государыня снова трапезовала внизу и после этого «видела Изу из окна. 10 м. сидела на балконе». Эти слова следовало понять следующим образом: София Буксгевден стояла на улице, и подруги обменялись кивками, поскольку Иза, как ее звали в Царской семье, была приглашена на Рождество, однако прийти ей не разрешили. Она явилась, чтобы поздравить Семью и, возможно, передать тайком записку.
В Рождественские праздники диакон провозгласил за молебном многолетие Царю, Царице и их детям. Это вызвало чуть ли не бурю среди присутствовавших солдат. Солдаты хотели тотчас вытащить диакона и священника из церкви и заключить их в тюрьму. Их проступок решили рассмотреть, чтобы начать против них процесс, однако епископ Гермоген, бывший поклонник Распутина, впоследствии отошедший от него, распорядился перевести диакона в другой приход, а отца Васильева — в Абалакский монастырь. Подобная мера еще больше разозлила солдат. После этого случая Царской семье запретили посещать церковь.
Солдаты все сильнее заражались большевистской пропагандой и, руководимые комитетом, избранным радикальным 2-м Стрелковым полком, начали кампанию притеснения Семьи. Еще в сентябре они запротестовали, когда Керенский прислал Императору ящик вина. Никольский приказал разбить бутылки и выбросить их в реку.
Сразу после случая, происшедшего во время Рождественского молебна, стрелки направили в Петроград телеграмму с требованием убрать Панкратова. Требование это не было немедленно выполнено, но Кобылинский получил распоряжение сократить расходы Царской семьи и перевести ее на солдатский паек. Николай Александрович шутя объявил о создании комиссии для того, чтобы разработать новый бюджет, который позволит им жить на 600 рублей в месяц на человека. Пришлось исключить из рациона сахар, кофе, сливки и масло. Однако неделю спустя они стали получать «мясо, кофе, сласти к чаю и варенье от разных добрых людей, которые узнали о сокращении наших расходов на провизию. Как трогательно!»