В Ипатьевском доме Семья и ее слуги чувствовали себя поистине арестантами. Еда была скудной и неприглядной. На завтрак был чай с черным хлебом; на обед подогревали суп и другие блюда, доставленные из советской столовой, которые выливали в одну миску и ставили перед узниками. Ни скатерти, ни столового серебра не было. Если в блюде попадалось мясо, то Авдеев самый большой кусок забирал себе. Когда появился добрый, преданный Харитонов, он умудрился соорудить некоторое подобие кухни на втором этаже. Их пища стала лучше, хотя большинство блюд ему приходилось стряпать из остатков. Девочки также пытались научиться стряпать и по вечерам месили тесто, чтобы выпекать его утром. После того как Авдеева уволили, к ним стало поступать молоко, яйца, масло и сливки, которыми их снабжали монахини из соседнего монастыря, и их меню заметно улучшилось. Последние две недели жизни узники питались довольно сносно.
Были и другие лишения. Красноармейцы унесли из зала фортепьяно, и вечерами было слышно, как в караульном помещении горланят охранники. Иногда это были революционные песни, иногда скабрезные. Императрица и ее дочери заглушали шум пением, как показал в 1919 году Анатолий Якимов во время его допроса следователем Соколовым:
«Они иногда пели. Мне приходилось слышать духовные песнопения. Пели они Херувимскую Песню. Но пели они и какую-то светскую песню. Слов ее я не разбирал, а мотив ее был грустный. Это был мотив песни „Умер бедняга в больнице военной“».
Узникам разрешали гулять лишь по часу в день, причем все должны были выходить из дома в одно и то же время на определенном участке, под охраной красногвардейцев, которым было приказано не разговаривать с ними и отвечать только на вопросы относительно каких-то правил или на просьбы, которые автоматически отвергались. Часовых выставляли и возле расположенного наверху туалета, разукрашенного непристойными рисунками с изображениями Распутина и Царицы, и при этом узникам не разрешали, войдя, закрывать за собою дверь.
В середине мая, когда стало тепло, Авдеев придумал особенно изощренное мучение. Он приказал запереть окна и побелить стекла снаружи. Теперь узники больше не могли видеть ни зелень, ни городскую сутолоку, а воздух в тесных комнатах второго этажа сделался душным.
Несмотря на дискомфорт, неудобства, оскорбления, ужасное однообразие жизни, неуверенность в будущем, узники почти не жаловались. Ни слова горечи вы не найдете в дневниковых записях Царя или Императрицы или в каком-либо из их писем, относящихся к этому периоду. Они сообщают факты, описывают события, происходящие с ними, но не говорят ни слова осуждения их преследователей. Николай Александрович даже выразил сочувствие Авдееву, когда того выгнали за кражу вещей, принадлежавших узникам; Государь всегда находил возможность отметить что-то приятное: яркий солнечный свет или великолепную погоду, какая стояла во время прогулки, аромат городских садов. Когда наступила пора семейных дней рождения (по старому стилю), о каждом из них он упоминал с благодарностью. Николаю II исполнилось пятьдесят 6 мая, в день Иова Многострадального; Александре Феодоровне сорок шесть—25 мая; Татьяне двадцать один—29 мая; Анастасии семнадцать — 5 июня, а Марии девятнадцать — 14 июня. И все они были исполнены признательности за каждый отслуженный праздничный молебен. С 19 июня и по 4 июля (по новому стилю) в дом была тайно переправлена целая серия интригующих писем, породивших надежду, что готовятся серьезные шаги для спасения Семьи. Какой-то аноним, подписавшийся «Офицер Русской армии», сообщал, что группа преданных им людей готова действовать. Наступающий Чешский легион находится всего в восьмидесяти километрах от Екатеринбурга, и операция по спасению будет приурочена к его приходу: «Следите за любым движением снаружи; ждите и надейтесь». Узники надеялись и выслали, согласно просьбе, план их спален: кто где спит, как стоят кровати, указывали время отхода ко сну, расположение окон и тому подобное. Кто-то должен был бодрствовать в определенные ночи, ожидая дальнейших инструкций. В ночь на 14/27 июня, согласно последним указаниям, они оделись и всю ночь сидели, ожидая избавления.
Некоторые детали в этих письмах заставляют думать, что предлагаемый план спасения в действительности был жестокой ловушкой, приготовленной самими большевиками в расчете на то, чтобы заставить узников дать предлог для их расстрела «при попытке к бегству». Одно из писем рекомендовало пленникам изготовить какую-нибудь веревку, чтобы спуститься из указанного окна, некоторые из которых были в конце концов открыты 9/22 июня — через две недели ежедневного наблюдения за ними со стороны большевиков. Разумеется, такой маневр был бы невозможен для Алексея и Императрицы; кроме того, на окна был наведен пулемет.