Эндрю глядел на нее во все глаза и молчал, ибо не доверял собственному языку.
— Разве я хоть раз обманывала тебя, Энди? — еле слышно спросила она.
— А разве он раньше просил тебя об этом?
Мадлен поймала его взгляд.
— Почему ты не доверяешь мне, Энди? Потому, что я бросила тебя и вернулась сюда? Выходит, я потеряла тебя? Как я потом сожалела о своем поступке!..
— У поступков бывают последствия, — ответил он через силу.
— Дело не столько в твоем бегстве, сколько в том, что было потом. Ты слишком поторопилась, Мадлен, ты оказалась слишком легкой на подъем. Ты не из тех женщин, которые могут запросто перепархивать из одной постели в другую. Тебе надо было попросить отсрочки — глядишь, я бы поверил тебе.
— Да, — сказала она, — я не из таких. Только твоя догадка неверна: я не делила с Дэвидом ложе.
— Ага, значит, стоило тебе бросить меня, как ты осознала свою ошибку! — воскликнул он с горькой иронией. — Поэтому ты дала Дэвиду от ворот поворот и сидела, как Пенелопа, дожидаясь, пока явится твоя подлинная любовь? В этом ты пытаешься меня уверить?
— Нет. Я не надеялась снова тебя увидеть.
— Тогда в чем же? Ты терпела мою любовь от одиночества, хотя продолжала любить Дэвида. Что же изменилось теперь?
Ответ последовал не сразу. Жестом, в котором невероятным образом слились гордость и стыдливость, она распахнула полы шубы и тут же запахнулась снова. Он успел заметить, как раздалось ее тело, обтянутое синим шерстяным платьем.
— Вот что, — сказала она.
Эндрю остолбенел и вымолвил только:
— Он…
— Наш? Твой? Да, несомненно. Я поняла, что беременна, еще в самолете, когда летела сюда. Сперва я решила, что меня просто тошнит от воздушных ям… Очень скоро я разобралась в своих подлинных чувствах, но было уже поздно что-либо предпринимать: аэропорт закрылся, а Пейл доживал последние дни. Единственное, что мне оставалось, — попытаться выжить. Я не знала, хватит ли у меня сил, но меня поддерживал Дэвид. Он все время разглагольствует о ребенке. Он уверен, что родится мальчик. Мне кажется, он тоже лучше разобрался в себе. Ему бы хотелось иметь сына.
— Все будет совсем непросто, — произнес Эндрю. — Ни больниц, ни оборудования…
— Не бойся, все пройдет как полагается.
Ее спокойная уверенность рассеяла его страхи, но смятение не проходило. Он представил себе Дэвида, диктатора зарождающейся империи, которому нужен сын, преемник…
— Бедный Дэвид! — невольно вырвалось у него.
— Да, бедный Дэвид, — согласилась она.
Этот невинный заговор, скрепленный любовью, рассеял его сомнения. Он раскрыл объятия, и Мадлен бросилась к нему, тяжело повиснув у него на шее.
— Ты все спрашивал и спрашивал, — услыхал Эндрю ее щекочущий шепот у самого уха. — А сам ничего не хочешь сказать?
— Я люблю тебя. — Он сжал ее еще крепче. — Люблю вас обоих.
V
Абониту разбил палатку в центре кольца, образованного «ховеркрафтами». Поприветствовав Эндрю, он дождался, пока они останутся с глазу на глаз за шатким столиком, и только после этого спросил, как обстоят дела.
— Плохо.
— Они не хотят договариваться? — спросил Абониту и налил бренди в две алюминиевые кружки.
— Только на одном условии — чтобы вы оставили Лондон. Они предпочли бы, чтобы вы вообще оставили страну, но понимают, что не могут принудить вас сделать это.
— Они полагают, что смогут настоять на первом своем условии?
— Да. Во всяком случае, они попытаются.
— Почему?
— Разве это не очевидно?
— Им не приходит в голову, что наше отступление не будет препятствием для прихода других?
— Видимо, они намерены бороться со злом в порядке очередности. Они полагают, что с наступлением лета смогут начать возвращать страну под свой контроль.
— Звучит оптимистически.
— Верно.
Абониту указал на кружку с бренди.
— Почему ты не пьешь, Эндрю? Я полагал, тебе не мешает расслабиться.
— Спасибо.
Бренди согрел его, и он понял, до чего продрог. И напуган.
— Что у них там творится? — спросил Абониту.
— Холод, — отозвался он. — Безнадежность. Но они надеются — вопреки всему.
— Как с организацией? С дисциплиной?
— Неплохо — как того и следовало ожидать.
Абониту снова плеснул в кружки бренди и поднял свою к губам.
— Значит, я должен буду добиваться благосклонности моей королевы огнем и мечем. У меня нет другого выхода.