He smiled bitterly, and threw down his revolver (он горько усмехнулся и отшвырнул свой револьвер; to throw; down /нареч./ – указывает на движение вниз; движение от центра, от говорящего). “I expected that reply (я ожидал такого ответа)! Then let me now confront you with something more awful (тогда позвольте мне сейчас предъявить вам кое-что более ужасное; to confront – стоять/сталкиваться лицом к лицу; сталкивать /кого-л. с чем-л./, предъявлять), more deadly, more relentless and convincing than that mere lethal weapon (более неумолимое, безжалостное, чем любое обычное смертоносное оружие; deadly – смертельный; неумолимый, беспощадный; mere – простой, не более чем; всего лишь), – the damning inductive and deductive proofs of your guilt (неопровержимые индуктивные и дедуктивные доказательства вашей вины; damning – влекущий за собой осуждение; убийственный /разг./)!”
“Hand over that cigar case!”
Even in my bewilderment my reply was truthful, spontaneous, and involuntary. “I haven’t got it,” I said.
He smiled bitterly, and threw down his revolver. “I expected that reply! Then let me now confront you with something more awful, more deadly, more relentless and convincing than that mere lethal weapon, – the damning inductive and deductive proofs of your guilt!”
He drew from his pocket a roll of paper and a note-book (он вытащил из кармана рулон бумаги и записную книжку).
“But surely,” I gasped, “you are joking (но, конечно же, – у меня перехватило дыхание, – вы шутите; to gasp – дышать с трудом, ловить воздух)! You could not for a moment believe (вы же не могли и на мгновение поверить)” —
“Silence! Sit down!” I obeyed (тихо! сядьте! – я повиновался).
“You have condemned yourself,” he went on pitilessly (вы сами выдали себя, – продолжал он безжалостно; to condemn – осуждать, порицать; уличать, выдавать; to go on – продолжать; pity – жалость). “Condemned yourself on my processes (попались на моих же методах; process – ход развития; прием, способ), – processes familiar to you, applauded by you, accepted by you for years (методах, знакомых вам, которыми вы восхищались, и в /действенность/ которых верили; to applaud – аплодировать, рукоплескать; восхищаться; to accept – принимать; верить, признавать)! We will go back to the time when you first saw the cigar case (вернемся к тому времени, когда вы впервые увидели портсигар). Your expressions,” he said in cold, deliberate tones, consulting his paper (ваши выражения, – сказал он холодно и неторопливо, сверившись со своими бумагами), “were, ‘How beautiful! I wish it were mine (были /такими/: «Какой красивый! Хотелось бы и мне такой же»).’
“But surely,” I gasped, “you are joking! You could not for a moment believe” —
“Silence! Sit down!” I obeyed.
“You have condemned yourself,” he went on pitilessly. “Condemned yourself on my processes, – processes familiar to you, applauded by you, accepted by you for years! We will go back to the time when you first saw the cigar case. Your expressions,” he said in cold, deliberate tones, consulting his paper, “were, ’How beautiful! I wish it were mine.’
This was your first step in crime – and my first indication (это было вашим первым шагом к преступлению и первым сигналом для меня; indication – указание; намек, подсказка). From ‘I WISH it were mine’ to ‘I WILL have it mine’ (от «Хотелось бы и мне такой же» до «Он будет моим»), and the mere detail, ‘HOW CAN I make it mine?’ the advance was obvious (и /далее/ до такой мелочи «Как могу я его заполучить: «сделать моим»?» прогресс очевиден; advance – продвижение, движение вперед). Silence (молчите; silence – тишина, безмолвие)! But as in my methods it was necessary that there should be an overwhelming inducement to the crime (но согласно моей методике, необходимо, чтобы было непреодолимое влечение: «побуждение» к преступлению), that unholy admiration of yours for the mere trinket itself was not enough (а вашего порочного восторга какой-то безделушкой было бы недостаточно; unholy – нечестивый; порочный). You are a smoker of cigars (/но/ вы курите сигары: «вы курильщик сигар»).”
“But,” I burst out passionately, “I told you I had given up smoking cigars (но, – воскликнул я пылко, – я же говорил вам, что бросил курить сигары; to burst out – восклицать; passion – страсть, переживания; страсть, пыл).”
“But,” I burst out passionately, “I told you I had given up smoking cigars.”
“Fool!” he said coldly, “that is the SECOND time you have committed yourself (глупец! – сказал он холодно, – вы во второй раз выдали себя; to commit – поручать, вверять; предавать). Of course you told me (конечно, вы говорили мне)! What more natural than for you to blazon forth that prepared and unsolicited statement (что /могло быть/ более естественным для вас, чем это /заранее/ подготовленное, добровольно сделанное утверждение; to blazon – описывать/изображать герб; выставлять напоказ; blazon /сущ./ – герб, эмблема; unsolicited – предоставленный по собственной инициативе; to solicit – добиваться, домогаться; требовать, настойчиво просить) to PREVENT accusation (чтобы предупредить обвинения). Yet, as I said before, even that wretched attempt to cover up your tracks was not enough (однако, как я /уже/ говорил ранее, даже этой жалкой попытки замести следы было недостаточно; to cover up – скрывать, прятать). I still had to find that overwhelming, impelling motive (мне все еще нужно было найти тот побудительный мотив; to impel – приводить в движение; продвигать вперед; подталкивать; побуждать) necessary to affect a man like you (необходимый для того, чтобы подействовать на человека, вроде вас). That motive I found in the strongest of all impulses (этот мотив я нашел в самом сильном из всех побуждений) – Love, I suppose you would call it,” he added bitterly («любовь», – полагаю, вы бы так это назвали, – добавил он горько), “that night you called (в тот вечер, когда вы заходили)!