Заслуживают упоминания еще два момента, относящиеся к «Англо-саксонской правде».
Первый сводится к тому, что эти законы, хотя и носят часто (точнее – обычно) имена королей и правителей, но не следует думать, что они были преднамеренно составлены и установлены как современный парламентский акт королями, именами которых они названы, или кем-либо иным. В наше время, если парламент или группа его членов приходит к заключению, что какому-то правилу поведения должна быть по той или иной причине присвоена обязательная сила, то обращаются к опытному составителю проекта для того, чтобы этим намерениям была придана форма определенных предписаний, предназначенных для введения в действие, независимо от того, каковы были перед тем навыки лиц, которых затрагивает этот закон. Если парламент принимает этот проект, то он превращается в закон именем короля «по совету и с согласия лордов духовных и светских и общин, собравшихся в настоящем парламенте и властью этого последнего». Такой процесс мы называем принятием новых законов. Среднему англичанину в восьмом или девятом столетии такая процедура показалась бы кощунственной. Он не был склонен много рассуждать об источниках тех правил поведения, которым он следовал. Если он вообще размышлял на эту тему, то приходил к заключению, что «так повелось исстари». Если бы вы стали настаивать на ответе, то он приписал бы создание этих правил одному из божеств или давно умершему герою своей мифологии. После обращения англичан в христианство, когда влияние римской церкви стало ощущаться в англосаксонских законах и, несомненно, воздействовать в сторону их изменения, указанное представление оставалось все же неизменным. Епископы никогда не заявляли, что вносимые ими изменения исходят от них самих. Они только вводили предписания «божественного законодателя», которые раньше были скрыты от глаз язычников. Иногда в более поздних англосаксонских законах какой-нибудь особенно могущественный король говорит об изменениях в законах, внесенных им самим или его отцом; эти случаи служат знаменательным указанием на будущее права. Но в большинстве случаев «Англо-саксонская правда» ограничивается лишь «установлением», «закреплением» или «обеспечением исполнения» старинных обычаев с помощью письменных актов. Можно сказать, что законы старой Англии предполагают существование множества незапамятно древних, неизменных, добровольно соблюдавшихся правил или навыков, которые не были созданы каким-нибудь одним человеком и не могли бы быть им изменены. Надо, впрочем, добавить, что такое убеждение никогда вполне не исчезало в Англии и что оно многое объясняет в истории английского права.
Последнее замечание, которое надо сделать об «Англосаксонской правде», сводится к тому, что ей совершенно неизвестны различные принципы классификации и обработки, которые вполне ясны современным юристам. Точная классификация современной юриспруденции, разграничение материального права и процессуального права, уголовного права и гражданского права, публичного и частного права и т. д. – в ней совершенно отсутствуют. В ней нет даже вполне очевидного разграничения между церковными и светскими делами; правила, относящиеся к соблюдению великого поста, идут вслед за законами о преступлениях со взломом, о нарушении владения, а законы о воровстве перемешаны с пос*а*лениями о привилегиях духовенства. Нам известно, что в какой-то форме права собственности были признаны, так как существовали и законы, относящиеся к краже, а понятие кражи предполагает собственность, которая может быть похищена. Но существование правил пользования недвижимостью, с которыми нам очень хотелось бы познакомиться, скорее предполагается, нежели устанавливается. Мы заключаем о них из постановлений, касающихся преступлений против жилища (ham-soen) и других подобных же нарушений, но у нас нет уверенности, что целью этих постановлений была охрана не жизни, а собственности. Все это типично для архаического права.