Последний акт этой кровавой драмы разыгрался на следующий день, в Вербное воскресенье, в Бери-Сент-Эдмундсе, где толпа расправилась с пятьюдесятью евреями.
26 марта канцлеру, находившемуся с королем в Нормандии, было отправлено сообщение о происходящем в Йорке. Когда Ричард узнал, что его приказы, обеспечивающие спокойствие и безопасность евреев, были нарушены, да еще таким вопиющим способом, его гнев перешел все допустимые границы. Как пишет Уильям Ньюбургский, король был взбешен по двум причинам – народ пошел против его воли почти сразу, как он покинул королевство, казна лишится существенных доходов, получаемых от евреев. Ричард отдал приказ Гийому Лоншану вернуться в Англию и наказать тех, кто нанес королю возмутительное оскорбление.
В начале поста в Нормандию прибыл брат Лоншана Осберт, ответственный за доставку средств из казначейства королю. Вероятно, именно он сопровождал брата в Англию. Едва ступив на землю, канцлер собрал внушительных размеров войско, во главе которого поставил также своего брата Генри Лоншана, шерифа Херефордшира, и отправился в Йорк вершить возмездие. На месте он первым делом лишил должности кастеляна замка Йорк и шерифа Йоркшира Джона Маршала за недостаточное рвение в подавлении мятежа. На должность шерифа Йоркшира был поставлен Осберт Лоншан.
В связи с тем, что архиепископ Болдуин отбыл с королем в Крестовый поход, а вступление в должность Джеффри, будущего архиепископа Йорка, то и дело откладывалось, церковь Англии осталась без главы, если не считать епископа Лондона, викария Болдуина. Король Ричард просил папу наделить Гийома Лоншана полномочиями легата, однако решение было вынесено Римом только к 5 июня. Яркий штрих к характеристике личности Лоншана добавляет его требование к встрече в Йорке. Несмотря на срочность дела и строгий приказ короля, он повелел, чтобы духовенство организовало торжественную процессию, непременно звонили колокола кафедрального собора, а ему выразили почести, которых достойны самые высокие фигуры церкви и государства. На это духовенство Йорка ответило, что Гийом Лоншан являлся епископом Илийским, юстициарием и более никем, потому его титул не заслуживает оказания высших почестей.
Лоншан, объявивший себя «удостоенным положения легата», которое к тому времени еще не получил, отстранил от обязанностей всех служителей церкви в Йорке, отменил службы, а колокола велел снять и спустить на землю. Отменить свое решение он был готов только тогда, когда виновные предстанут пред ним и будут просить прощения.
Из Йорка епископ Илийский, вероятно, отправился в Линкольн, чтобы покарать и там зачинщиков беспорядков. Согласно записям канцелярского реестра, сумма 15 шиллингов была потрачена на 60 пар железных кандалов, заказанных канцлером, ту же цифру указывает и Ричард из Девайса, находившийся в тот момент в Линкольне.
После отъезда из города Лоншан двинулся на юг и встретил коллегу юстициария Гуго де Пюйсе, которому король Ричард отдал под опеку земли севернее реки Гумбер и велел вернуться в Англию. Прибыв в Лондон, Гуго выяснил, что бароны Королевского совета запретили ему присутствовать на заседаниях, что было сделано, вероятно, по распоряжению Лоншана. Разъяренный епископ двинулся навстречу Гийому, пути их пересеклись в Блайте, в Ноттингемпшире. Гуго передал Лоншану приказ короля и выразил желание скорее приступить к исполнению государственных обязанностей, поскольку всем решениям в Англии надлежит быть принятыми только с его согласия.
Коварный Лоншан сбил Гуго с толку громкими словами о готовности подчиниться воле короля. По хроникам Ричарда из Девайса, он просил Пюйсе встретиться с ним через неделю в Тикхилле, находящемся всего в пяти милях от Блайта. Встреча состоялась, и Гийом Лоншан представил указ короля, датированный более поздним числом, чем вступление в должность епископа Гуго, в котором подтверждались его личные высочайшие полномочия и право принимать государственные решения. Роджер из Хоудена пишет, что Лоншан привез Пюйсе в Саутуэлл и бросил в тюрьму, что подтверждает и Гиральд Камбрийский. Существует, однако, и третья версия, по которой Лоншан захватил Гуго в плен и с ним прибыл в Лондон.
Невозможно не заметить, что между первой встречей Пюйсе с Лоншаном и яростной выходкой последнего прошло немало времени. Промедление не было свойственно взрывному и высокомерному Лоншану, что дает основания полагать, что неожиданное согласие Лоншана повиноваться приказу короля, высказанное при встрече с епископом, за которым последовал вероломный захват в плен, нужно было хитрому Лоншану лишь для того, чтобы выиграть время и получить от короля бумагу с более поздней датой, чем та, в которой говорилось об их с Пюйсе совместном регентстве. По отзывам современников, такое поведение вполне свойственно Лоншану, кроме того, как хранителю королевской печати, ему было несложно изготовить документ по всем правилам.