- Что-нибудь ещё, Анастасия Михайловна? – вошла она в столовую.
- Зажигалку надо найти и положить возле канделябра.
- Хорошо.
- И принесите в коридор несколько мокрых тряпок и несколько сухих. На улице опять моросит, а я не хочу, чтобы они разувались. Это смущает, особенно мужчин. И, наверное, надо найти стойку для зонтиков. Она была, я помню.
- Я поищу, Анастасия Михайловна, не волнуйтесь.
- Я никогда не волнуюсь. Больше ничто в мире не может меня взволновать. Разве только Саша.
- Да уж, от их затей с этим баламутом Серёжкой Зайцевым только и вздрагивать!
Настя кивнула и пошла на кухню, не поддержав разговор. Олеся пожала плечами. Обычно хозяйка себе такого не позволяла, соблюдая правила вежливости, но в такие дни – дни рождений и день смерти – дни поминания погибших в один день её отца, мужа и друга, она была рассеянной и задумчивой, замыкалась в себе.
Олеся пошла в коридор.
- Стойка для зонтиков! – пробормотала она себе под нос, - аристократы, блин! Вот у кого из нормальных людей есть в доме стойка для зонтиков или канделябр, мать его, на семь свечей из чистого серебра? Буржуи!
Она жила в доме много лет, но так и не приняла ни образ жизни хозяев, ни своё положение в доме – сначала гувернантки, теперь экономки. Всё ей казалось какой-то умышленной подлостью судьбы, так несправедливо с ней обошедшейся. Пятнадцать лет назад другой хозяин дал ей задание войти в этот дом и найти ему документы. Он несколько лет спал с ней, студенткой-лимитчицей, платя за её обучение и снимая ей квартиру, и она не рискнула ему отказать. Он ждал почти год, но документы всё не находились, а несчастная вдовушка Хозяина строительного Холдинга и крутого клуба оказалась тёртым калачом: дом, детей и бизнес держала жёсткой рукой, а уж прислугу и вовсе взяла в ежовые рукавицы. При ней по дому шибко не порыскать было. Хозяин Олеси ждал-ждал, да и нанял воров. Воры весь дом перевернули, кучу барахла вынесли, но бумаг не нашли. А вот их самих живо нашёл знакомый Мент семьи, майор Сивцов, гад недорезанный, который из-за ранения горла шипел, как змей, зато дело своё знал, как никто. Он воров взял и расколол, что ограбление было заказное. На заказчика он, слава Богу, не вышел, зато поставил дом на сигнализацию и камер везде понатыкал, что не вздохнуть.
Приживалка вздохнула, найдя зажигалку и свечи.
«- Ну, нет, так нет, на нет, как говорится, и суда нет, - сказал тогда ей заказчик-любовник, - значит, бумаги пропали, что и к лучшему, и я умываю руки.
- А я? – испуганно спросила Олеся.
- А что ты? На диплом я тебя, дуру, выучил, работу с жильём нашёл. Дальше сама. Ковыляй потихонечку, обо мне позабудь.
- Я думала, мы будем вместе.
- А ты не думай, тебе нечем. Ты же знаешь, я девочек люблю – молоденьких, сладеньких, а тебе, кобыле, уже двадцать пять, да разжираться начала. Так что пока. Хочешь – езжай в свой колхоз, будешь в клубе руководить хором местных доярок-пенсионерок, хочешь – оставайся у Лапиных, они вроде тебя терпят…»
Олеся тогда наревелась от обиды и от безысходности, и осталась жить в семье, которую ненавидела и презирала. Ну не ехать же, правда, к себе в посёлок! Эти три вдовы вроде как тоже оказались выброшенными на обочину, но обочины бывают разными. Трёхэтажный особняк был предпочтительнее трёхдворового посёлка, до которого не каждый водитель рейсового автобуса точно знал дорогу…
***
- Эк тебя, родимый. Ох, люди, люди-звери! – и старуха усадила парня, зажимающего плечо, на кухне на настоящий, видавший виды, венский стул.
Откинув сальные седые патлы на сгорбленную спину, покрытую драной застиранной кофтейкой, она осторожно стянула с парня куртку и ощупала плечо.
- Вывих, - безошибочно диагностировала Ведунья травму.
- Так вправляй, давай, больно – сил нету, - простонал парень.
- У тебя, молодого, нету, а у меня, старой, откуда возьмутся? Вправляй! Легко сказать! А вон поглянь-ка, что там лежит? – проворчала старуха.
Он обернулся, чуть отворотив голову, а она ловко схватила его за плечо двумя руками, словно превратившимися в клещи, да крутанула сустав на место.