«…Он потом приобрёл 150 душ и 1 500 десятин за 40 тысяч ассигнациями, – писала в воспоминаниях Анна Петровна, – и, продав их на своз, купил скота, сварил бульон, которым предполагалось кормить армию во время войны, повёз его в Петербург, чтобы продать его в казну, но не хотел подмазать приёмщиков, и бульон его забраковали. Он повёз его в Москву, сложил там. Пришёл Наполеон и съел бульон». Вот так – довольно прозаически в изложении А. П. Керн, а на самом деле весьма трагически и с большими денежными потерями – закончилась одна из затей Петра Марковича.
Агафоклея Александровна, узнав об очередной «афере» сына, послала в Малороссию своего доверенного отобрать у него имения. Анна Петровна вспоминала: «…я, десятилетний ребёнок, была свидетельницею страшной сцены по случаю означенного бульона, которою она встретила отца моего, приехавшего к ней из Бернова! Когда он входил к ней, её чесали. Она вскочила. Седые её волосы стали дыбом, она страшно закричала, изрекла несколько проклятий и выгнала [отца]. Он хотел взять мать и меня и уйти, но она потребовала, чтобы мы остались. <…> Батюшка пошёл к камердинеру своего отца, очень доброму человеку, и провёл с ним вечер».
И в дальнейшем Пётр Маркович предпринимал попытки заработать своим умом и смекалкой. Анна Петровна приводит ещё один эпизод: «Получив землю в Киеве (места в Киеве раздавались тогда даром), вздумал [он] построить, не имея ни гроша денег, огромный дом для всех лучших магазинов и ездил к хозяевам этих магазинов, убеждал их заплатить ему вперёд за проектированные в будущем доме квартиры годовую плату, с тем, что он на полученные деньги устроит им помещения в их вкусе. Рабочие были уже наняты, барак для них был уже построен в долг, и вся афера кончилась процессом».
Однажды он вырыл в своём имении огромный пруд, наполнил его морской водой и хотел разводить морских рыб; в другой раз задумал производить масло в форме зернистой икры, для чего даже построил у себя целую фабрику. Он изобрёл машину для вымешивания теста и лёгкую грузовую повозку в виде бочки[4] . В 1831 году Пётр Маркович получил привилегии на изобретённые им мешалки для глины и бражных заторов на винокуренных заводах[5].
Таков был отец нашей героини…
Мать Анны Петровны – Екатерина Ивановна была тихой, доброй и ласковой женщиной, она во всём уступала мужу.
В качестве приданого, по рядной записи от 11 декабря 1800 года, Екатерина Ивановна получила из отцовских владений, находившихся в Старицком уезде Тверской губернии, в трёх верстах от Бернова, сельцо Иевлево с 49 душами мужского и 47 душами женского пола и деревню Сенчуково с 90 душами мужского и 102 душами женского пола[6]. Довольно часто именно эти две деревеньки спасали семью от безденежья: Екатерина Ивановна оформляла ссуды под их залог, в тяжелые моменты брала взаймы у партикулярных лиц, а возвращала долги из доходов этого небольшого именьица.
Начнём повествование о жизни нашей героини со сведений о её рождении, почерпнутых ею самой из рассказов близких:
«Я родилась под зеленым штофным балдахином с белыми и зелеными страусовыми перьями по углам 11–го февраля 1800 года. Обстановка была так роскошна и богата, что у матери моей нашлось под подушкой 70 голландских червонцев{7}, положенных посетительницами».
Анна появилась на свет в Орле, в доме дедушки И. П. Вульфа, который, как говорилось ранее, в течение двух лет (до 22 ноября 1800 года) служил здесь губернатором. Одним из восприемников при крещении был её дядя Дмитрий Маркович Полторацкий.
В конце 1800 года, вскоре после отставки Ивана Петровича, Полторацкие перебрались в Лубны, где Пётр Маркович управлял имением в 700 душ, данным ему матерью Ага–фоклеей Александровной.
«Батюшка мой, – вспоминала Анна Петровна, – с пелёнок начал надо мною самодурствовать. <…> Когда, бывало, я плакала, от того, что хотела есть или была не совсем здорова, он меня бросал в тёмную комнату и оставлял в ней до тех пор, пока я от усталости засыпала в слезах… Требовал, чтобы не пеленали и отнюдь не качали, но окружающие делали это по секрету, и он сердился, и мне, малютке, доставалось… » Кроме того, из–за неустроенности Екатерине Ивановне не всегда удавалось кормить ребёнка грудью, от чего у неё «сделалось разлитие молока, отнялась нога, и она хромала всю жизнь». Пётр Маркович возил жену на лечение в Сорочинцы к знаменитому доктору Трофимовскому.
Вскоре у Полторацких родилась ещё одна дочь; к сожалению, её имя в использованных нами документах не упоминается.
В 1802 году измученная лечением и семейными заботами Екатерина Ивановна с двухгодовалой Анной и её новорождённой сестрой уехала погостить к своим родителям в имение Берново в Тверской губернии. Там неожиданно пришлось задержаться на целый год, потому что обе девочки заболели скарлатиной, от которой младшая сестра умерла.
Анна Петровна пишет об одном из первых своих детских впечатлений: «Нас было несколько детей в Бернове, из них помню хорошо одну Анну Николаевну Вульф, с которою мы были дружны, как родные сестры. Мы обедывали на маленьком столике в столовой, прежде обеда старших за час или за два. За обедом присутствовала одна из наших няней: моя Пелагея Васильевна и её Ульяна Карповна, обе добрые, усердные и ласковые. Мне было хорошо и привольно в Бер–нове, особенно в отсутствие батюшки: все были очень внимательны и нежны ко мне, в особенности наш бесподобный дедушка Иван Петрович Вульф».
Здесь, в Бернове, под заботливой опекой семьи дедушки маленькая Аня Полторацкая прожила до трёхлетнего возраста.
В 1803 году Пётр Маркович снова перевёз семью в Лубны.
«Лубны раскинулись по холмам и террасам высокого правого берега реки Сулы, впадающей в Днепр, – читаем мы в „Записках“ А. В. Маркова–Виноградского{8}. – Они замечательны ботаническим садом и казённою аптекою, заведённою Петром I. В них около 3 000 жителей, из которых одна треть евреев. До XVII века они принадлежали гетманской булаве. В 1658 году тут были стычки поляков с русскими… А в 1802 году сделались уездным городом Полтавской губернии… В них (в Лубнах), кроме грязи, в которой тонут не только собаки, но и лошади и даже иногда люди – бывают такие случаи – есть и библиотека для чтения! Да и помимо этого Лубны достойны замечания по своему древнему живописному положению и прекрасному климату. Верно, тут в древности промышляли лубом, а может, как некоторые думают, любовью, и от того и город получил своё название».
Ещё одно описание этого провинциального местечка оставил в 1840 году украинский писатель Е. П. Гребёнка: «Вероятно, всякому образованному человеку известно, что Лубны – уездный город Полтавской губернии, что они стоят на реке Суле, воспетой в „Песне о полку Игоря“, и что в Луб–нах находится казённая аптека… Кроме того, Лубны могут похвалиться своим местоположением, своими поэтическими преданиями и ярмаркою, бывающей 6 августа, в день преображения… Многие приезжие из столицы вменяют себе в непременную обязанность смотреть в провинции на всё с другой стороны и особливо, если дело идёт о театре; тотчас начинается сравнение: и сцена, дескать, Большого театра обширнее… сравнивать театр в Лубнах с петербургским вовсе не остроумно… На третий день оставаться на ярмарке скучно. Я сел в коляску. Прощайте, Лубны! Благодарю вас за несколько минут веселья, за несколько светлых живых ощущений, за ваше радушие, за вашу красоту и красоту ваших обитательниц!.. »