— Кто ты, и чего ты хочешь? — спросила Мариам, постаравшись, чтобы голос ее звучал устало и тихо. В глазах подданных она желала выглядеть старой и больной женщиной, одной ногой стоящей в могиле. Пожалуй, ей стоило бы принять этого человека, сидя в кресле, но теперь уже поздно. Как бы в поисках поддержки Мариам оперлась ладонью о стену.
— Мое имя неизвестно тебе, госпожа королева, — учтиво поклонившись, сказал юноша. И поклон, и речь выдавали в нем человека образованного. В Межгорье образование получали только священники и дети в благородных семьях. — Я пришел донести тебе о беззаконии.
Он покраснел, произнося эту фразу, и голос его звучал чуть ли не слабее, чем голос Мариам.
— Сообщить о беззаконии — долг каждого верноподданного. Но почему ты обратился с этим ко мне? Разве не проще было бы решить вопрос на месте?
Юноша закашлялся. Кашлял он не от простуды, а от чего-то другого, Мариам не могла понять, от чего. От смущения? От стыда перед тем, что собирался сделать? Здесь, в Межгорье, донести, даже и о беззаконии — совершить неблагородный поступок, равнозначный предательству. Да, должно быть, мальчику стыдно становиться предателем, решила Мариам. И наверняка он потребует платы за свое предательство, и за свой стыд тоже.
Откашлявшись, юноша сказал:
— Если бы благородная Елена оставила нас на несколько минут…
О, он даже знает, как ее зовут! Должно быть, бывал прежде при дворе, подумала Мариам. Хотя он мог узнать имя на кухне — или где он там ошивался, дожидаясь встречи с королевой.
— У меня нет тайн от благородной Елены, — возразила Мариам. — Ты что-то говорил о ведьме, когда просил, чтобы тебя допустили ко мне?
— Да, я… — он оглянулся на застывшую у двери изваянием толстую благородную даму, и сделал шаг к Мариам. — Я знаю, где скрывается одна колдунья. Мне кажется, ей попустительствуют, — последнее слово он произнес шепотом, снова оглянувшись на Елену.
Мариам задумалась. Если так, то, должно быть, дело связано с родственниками Елены или ее мужа. Тогда понятно, почему мальчик не хочет говорить в присутствии придворной дамы.
— Будь добра, оставь нас, благородная Елена, — величественно и с изрядной долей ласки в голосе произнесла Мариам. — Всего на несколько минут.
У благородной Елены хватило ума промолчать и выразить свое недовольство только лишь глубоким поклоном. Обычно она кланялась весьма небрежно.
Когда за Еленой закрылась дверь, юноша сделал еще шаг вперед.
— Ведьма живет…
Мариам рассерженно посмотрела на него. Он опять замолчал, облизывая обветренные губы. Глаза его лихорадочно блестели. Полно, да не безумец ли он? Или он явился убить — ее Мариам? Она отодвинулась, наткнувшись спиной на стенку. Его не могли пропустить сюда с оружием, уж на это-то дворцовая стража способна: обыскать посетителя; но сильный молодой человек мог задушить ее, старуху, голыми руками.
Мариам нащупала рукоять кинжала в потайном кармане. Она не боялась — Мариам пытались убить неоднократно, и различными способами: ядом, стрелой, кинжалом. Мариам не боялась ничего на свете — кроме мышей и колдовства.
Но, кажется, именно колдовством мальчик сейчас и занимался: он беззвучно шевелил губами, словно произнося заклинание, и пальцы его двигались, будто опутывая ее, Мариам, невидимой сетью. Старая королева почувствовала, что ей становится трудно дышать. Она хотела позвать на помощь, но не могла издать ни звука, руки пока что повиновались ей, и она, собрав последние силы, выставила кинжал навстречу мальчику — а тот, судя по жестам, завершал свое черное дело: он словно бы затягивал сеть в узел, от чего у Мариам сдавило грудь, и ребра затрещали; торжествующая улыбка осветила лицо мальчика, сделав его до удивления знакомым. Глаза Мариам лезли из орбит, она всхрапывала, судорожно вскидывая руки, но кинжал был крепко зажат в ее ладони, и — случайно, потому что на намеренное действие у Мариам не осталось уже сил — лезвие кинжала задело руку мальчика.
— …в королевском дворце! — успел выкрикнуть мальчик ликующе, но тут яд подействовал, и Мариам почувствовала, что невидимая сеть отпустила ее. Она выронила кинжал и рухнула на пол, рядом с извивающимся в корчах юношей.
Когда женщины, перепуганные и трясущиеся, во главе с благородной Еленой, вбежали в комнату — при падении Мариам сшибла с каминной полки каменное распятие, и оно покатилось по полу с грохотом, — все было уже кончено. Мальчик дернулся в последний раз и затих. Мариам сидела на полу, держась за горло, и старательно дышала. Как странно — обычно человек дышит, не задумываясь, но сейчас у Мариам было чувство, что если она не будет стараться производить каждый вздох, она перестанет дышать и умрет.