— О, — закричала благородная Елена, — чуяло мое сердце!
— Заткнись, дура, и помоги мне встать. Ты же говорила, что колдунов не бывает.
Тело унесли.
Лекарь и приближенные дамы бегали вокруг Мариам почти до рассвета, приставали с теплым питьём, с примочками на грудь, с кровопусканиями. Тщедушный юнец из Срединных земель велел даже обдувать королеву воздухом, для чего принесли из кухни мех, каким раздували огонь в очаге. Мариам пыталась сопротивляться всей этой суматохе, но сил бороться у нее не было.
Благородная Елена, возглавлявшая суматоху, постоянно бурчала себе под нос. Она уже успела поспорить с Мариам, сказав, что-де, какой же он колдун, колдуну кинжалы не нужны, и что ежели бы колдун желал погубить ее, госпожу королеву, то вовсе для того не надо было ему искать встречи с ней, и самому подставляться. Мариам не стала говорить, что кинжал принадлежал ей, Мариам. Она сказала только:
— То есть это не колдовством он скрыл кинжал от глаз стражи? — и благородная Елена заткнулась, будто в бочку вставили затычку. Два ее сына служили стражниками во дворце, причем старший был начальником ночного караула.
Теперь благородная Елена бурчала, что видано ли это, чтобы убийцы вот так, запросто, являлись к королеве, что королева не должна якшаться со всяким сбродом, что пора королеве остепениться и думать больше о душе, и меньше — о делах и политике. Будь у Мариам другое настроение, она бы прекратила эту преступную изменническую болтовню, отругала и наказала бы Елену, но сейчас Мариам хотела только одного — чтобы ее, Мариам, оставили в покое. Кроме того, уж если в чем Мариам была уверена, так в том, что Елена — не изменница и не предательница. Елена слишком гордилась своим придворным положением, Елена была слишком глупа и слишком честна, чтобы предать. И слишком боялась греха.
Мариам пыталась отрешиться от этой кутерьмы вокруг ее ложа, чтобы вспомнить наконец, на кого стал похож мальчик, когда улыбнулся так радостно, так ликующе, когда решил, что убил ее, Мариам. (Да и она, Мариам, так решила в тот момент. Хвала Аллаху, не оставил ее, старуху, в недобрый час!) Очень уж знакомым стало это лицо, видела эти черты Мариам прежде неоднократно, но вот где? Когда?
Вспоминались почему-то всё больше пушок на подбородке, и тоненькие нежные молодые усики.
Тогда Мариам решила пойти от обратного. Она представляла себе придворных дам, жен приближенных — ее, Мариам, и короля Марка, — с тоненькими усиками и пушком пробивающейся бороды. Благородная Елена, горничные, другие придворные дамы не годились — их даже и представлять не надо было, все вертелись тут же, перед глазами, хлопоча или квохча; переполох в курятнике, да и только!
Мариам устало закрыла глаза, откинулась на подушки.
«Потеряла сознание» — «Да нет, спит!» — «Жива ли?» — «Дышит, дышит, только тихо!» — слышалось Мариам со всех сторон.
— Ах, дайте же мне, наконец, покой… — простонала она жалобно.
Кажется, помогло. Во всяком случае, тщедушный юнец с важным видом — Мариам видела его, подглядывая из-под прищуренных век, — взял королеву за запястье и посчитал удары пульса.
— Сердце бьется ровно, — заявил он. — Непосредственной опасности нет. Однако необходимо, чтобы кто-нибудь дежурил подле ложа ее величества. Пожалуй, я возьму эту миссию на себя.
Благородная Елена, конечно же, всполошилась. Опять она со своими приличиями, шайтан ее забери!
— С тобой, благородная Елена, конечно, — лекарь отвесил поклон в сторону щепетильной дамы. Благородная Елена склонила голову. Мариам не было видно ее лица, однако она, Мариам, была уверена, что Елена довольно усмехается.
Лекарь уселся в кресло у камина, в ее, Мариам, кресло, благородная Елена с вязанием устроилась на низенькой скамеечке, на которой обычно сидела Замира. Кстати, а почему это Замира не явилась поквохтать вместе со всеми? На нее это не похоже. Или, может быть, она легла спать, и ничего еще не знает?
Мариам вздохнула, перевернулась на другой бок, устроилась поудобнее. Свет мешал ей, но лекарь не велел задергивать полог, чтобы не мешать доступу воздуха.
Дверь скрипнула. Мариам приоткрыла глаза — кого еще принес шайтан?
А, Замира, легка на помине!
Зареванная, что вовсе ей не к лицу. Чуть ли не шатается.
Лекарь вскочил при виде ее, вежливо, но твердо взял за руку — не пускает к матери. Что-то шепчет в королевнино ушко.