— Ты хочешь уехать только на десять дней?
— Да, да, — отвечал он, тут же смягчаясь. — Я должен возобновить расписку или созвать людей, чтобы они выбросили вон этого самозванца и схватили его машинку… даже если это повлечет за собой кровопролитие. В этом деле кому-то придется поплатиться жизнью. Я вернусь через десять дней.
Мне казалось, что программа эта слишком обширна для десяти дней.
— Ты уверен, что уложишься в этот срок? — спросил я его добродушно.
— Днем больше, днем меньше, но я обещаю вернуться точно, день в день. А когда вернусь, два года никуда больше не поеду. Даже и тогда не поеду, разве что… Пусть брат в следующий раз сам возобновляет расписку…
Я снова почувствовал раздражение и сказал:
— Я не могу разрешить тебе сейчас уехать.
Я произнес эти слова необычайно твердо, но он только подошел ближе и, сложив руки, стал просить меня:
— Прошу вас, я должен возобновить расписку. Если ее просрочить, я все потеряю. В деревне меня засмеют.
— Дай мне эту расписку, я взгляну на нее, — произнес я внушительным тоном.
Я слышал, как он открывал свой черный чемодан. Потом он вернулся, держа в руках какую-то тряпицу, бережно размотал ее и извлек на свет божий документ, составленный на пергаменте. Я просмотрел его. Это было долговое обязательство на сто рупий, в нем не упоминались ни портной, ни его машинка. Это было просто обязательство вернуть долг в сто рупий с процентами, усеянное бесчисленными марками, датами, отпечатками пальцев и подписями. Я не видел, каким образом этот документ может ему помочь. Я прочитал его вслух и заметил, значительно барабаня по нему пальцами:
— Разве здесь говорится что-нибудь о твоем портном или его машинке?
— Но ведь там есть имя Ранги?
— Но тут ничего не говорится о портном. Судя по этому документу, Ранга мог быть и мусорщиком.
Аннамалая охватила паника. Он поднес документ к глазам и, тыча в него пальцем, спросил:
— А тут что написано?
Я прочитал ему весь текст слово в слово. Он пришел в отчаяние. Я сказал:
— Я дам тебе сто рупий, только забудь об этой расписке. Сколько стоит проезд в деревню?
Он вслух посчитал и сказал:
— Рупий десять только за железнодорожный билет…
— И за обратный билет еще десять рупий. Из-за этой расписки ты туда ездишь много лет подряд и на одни только билеты истратил гораздо больше, чем то, что тебе по ней причитается.
— Но он платит проценты, — возразил он.
— Отдай мне эту расписку, я тебе все выплачу, а ты останешься.
Мне стало грустно при мысли о том, что он уедет. Время от времени я отправлялся в поездки, то короткие, а то и долгие. Каждый раз я просто собирался и уезжал, а когда возвращался — через несколько недель, а порой и месяцев, — то находил, что в моей корзине для бумаг все до последнего клочка было сохранено в неприкосновенности. Мне стало очень грустно.
Он нетерпеливо отмахнулся от моих экономических доводов.
— Вы в этих вещах не понимаете. До тех пор пока у меня на руках эта расписка, я всегда могу обратиться в суд.
— И навлечь на себя еще большие расходы? Гораздо дешевле просто сжечь эту бумагу.
Он махнул на меня рукой: непонятливый человек, невозможно с ним разговаривать, в самых простых вещах не разбирается.
На следующий день и еще через день я снова и снова слышал его шаги на лестнице.
— Я вернусь через десять дней.
Я сказал:
— Ну, хорошо… Я вижу, у тебя слишком много забот, о своих обязанностях здесь ты и думать не хочешь. Тебе все равно, что со мной будет. Что же мне, менять ради тебя планы?
Мои слова не произвели на него никакого впечатления. Все это была чепуха, с его точки зрения. Я был одержим химерами, тогда как подлинными, земными реальностями были, конечно, овцы, портные и долговые расписки. С минуту он взирал на меня с жалостью, как на глупца, ничего не смыслящего в жизни, а потом отворачивался и спускался вниз.
Следующие несколько дней он был мрачен, а когда я пытался заговорить с ним, грубил мне. Он не поливал растений, совсем забыл о соседке и не разжигал, как обычно, костер в тени гранатового дерева. Он сбросил свой красный, платок и сидел в подвале в углу, накинув на голову, словно в трауре, старое одеяло. Когда я уходил и приходил, он появлялся из подвала и покорно открывал мне калитку, но мы не обменялись ни единым словом за эти дни. Я было попробовал втянуть его в разговор, весело заметив:
— Ты слышал, у нас открывают новый магазин?
— Я никуда не хожу, мне люди не нужны. С чего это вы решили, что меня интересуют лавки и всякие сплетни? Меня это не касается.