— И вправду жаль, — улыбается Анна. — А тебе, Марго?
— В мире есть вещи поважнее веселья, — откликается та. Мамина дочка.
— Твоей сестре шестнадцать, — одобрительно поясняет мама. — Она уже не ребенок.
Марго пренебрежительно пожала плечами.
— Ты, Анна, не понимаешь.
— Я много чего понимаю, спасибо. А вот чего я не понимаю, так это почему взрослые так любят пережевывать самое худшее, что происходит в мире, точно хрящи.
— Доедай брюссельскую капусту, — хмурится мать.
Анна хмурится и уныло шипит:
— Я ее не люблю.
— Тем не менее.
Пим ласково вмешивается:
— Пожалуйста, Эдит. Пусть возьмет моркови.
Мама совершенно точно этого не одобряет, но пожимает плечами:
— Конечно. Сколько угодно. Пусть делает что хочет. Кажется, дети и в самом деле правят миром, Анна. — И обращаясь к мужу: — Можно только гадать, Отто. Или это и впрямь, как ты любишь говоришь, пропаганда — но подумай, сколько сейчас голодных еврейских девочек в ужасных обстоятельствах, которые много чего отдали бы за здоровую пищу!
Ответа не последовало. Да и что тут скажешь? Мама делает крошечный глоток из своей чашки, а Анна в это время осторожно выбирает на тарелку немного морковки, отделяя ее от ненавистной choux de Bruxelles. Пим выдыхает, выпуская сигаретный дым. И снова предлагает сменить тему.
Бедный Пим полагает, что может защитить дочек от ужасов реальности. А это невозможно. Ясно ведь, что с тех пор, как гунн занял город, евреям совсем не стало житья. Творятся страшные вещи — и это ясно даже ребенку. Что бы о ней ни думали, Анна многое замечает. Но зачем же уделять этому столько времени? Если бы каждое утро она начинала с мыслей об ордах немцев, угнездившихся в ее прекрасном Амстердаме, она бы забилась под кровать и отказалась вылезать. Она должна знать, что завтрашний день все равно настанет. Что несмотря на все старания герра Зейсс-Инкварта, сидящего на своем высоком нацистском шестке, солнце взойдет на востоке. Когда она говорит об этом, Марго зовет ее ребенком — но мало ли что думают сестры? Ну и потом, даже если за тысячи километров отсюда или в центре Амстердама совершаются преступления против евреев, что может сделать она? Гонения на евреев стары, как Писание. И разве она не обещала Богу радоваться дарованной Им жизни? Ей вот-вот исполнится тринадцать, и вермахт в полном составе не в силах тому помешать. К тому же она безоговорочно и неколебимо верила, что Пим что-нибудь придумает, чтобы всех спасти — как было всегда. Мама не так уж и неправа — множеству евреев теперь живется гораздо, гораздо хуже, чем их семье, и этому может быть лишь одно объяснение: Пим слишком умен, чтобы позволить им всем попасться в Гитлерову сеть. Ведь даже мама не может этого отрицать. Жаль только, что она не может победить свой страх и признать, что муж заслуживает похвалы, а сама только и делает, что оплакивает прошлое. Разве только это может дать женщина мужчине, за которого вышла замуж? Ну а Анна знает, что никто ее так не любит, как папа, и никто ее не защитит лучше, чем папа. Она предпочитает, чтобы ее молитвы перед сном слушал Пим: маму это, может, и обижает, но она ничего не может поделать. Пока Бог и Пим на своих местах, она под защитой.
И вот посуда убрана, отец наклоняется к ней и шепчет хорошую новость:
— Надевай пальто. Пора немного забыть о горестях.
Сцепив руки в замок, Анна виснет на шее отца, вдыхая острый запах его одеколона. Родители позволяют ей выбирать подарок ко дню рождения заранее. До комендантского часа для евреев еще порядочно времени, и они отправляются в магазин канцелярских товаров в паре кварталов от дома, «Платная библиотека Бланкевоортс», Южный Амстердам, 62. Одно из излюбленных мест Анны. Она обожает здешний чернильный запах. И аккуратные стопки плотной писчей бумаги, перевязанной ленточками. И сонного кота на полочке, который мурлычет, если погладить его рыжий мех. По крайней мере, евреям пока не запретили гладить котиков!
Мама пытается заинтересовать ее альбомом для гербария и тетрадью для зарисовок в красном сафьяновом переплете. Но Анна точно знает, чего хочет. Она выбрала альбом для автографов в красную шотландскую клетку с застежкой — ведь ее любимая писательница — Сисси ван Марксфелдт, а героиня — сорвиголова Йооп тер Хёйл[3]. У Йооп есть секретный дневник, в котором она пишет для своих друзей: Фин, Лаутье, Конни и особенно для лучшей подруги Китти. Анна считает, что это потрясающая идея, и полна планов завести собственный дневник приключений. Когда настает время уходить, Анна, заслышав веселый голос Пима, сразу отходит от матери.
3
Сисси ван Марксфеддт — псевдоним нидерландской детской писательницы Сетске де Хаан (1889–1948). Пять перечисленных книг, написанных для девочек-подростков, имеют одну героиню — Йооп тер Хёйл.