Это будет безумием. Оливеру хотелось бы посмотреть на такое.
Взгляд пробежался по слоняющейся толпе. Оливер увидел дреллку с яркой расцветкой, тёмно-зелёными губами выпускающую в ночь дымовые кольца. Какой-то четырёхглазый батарианец спорил с волусом, глядевшим на него печальными барсучьими глазами типичного костюма волусов. Парочка кварианцев боролись с бессонницей вечерней прогулкой — прожекторы «Кила Си'ях» отражались на лицевых масках их костюмов. Другие техники постоянно трепались о том, как выглядят кварианцы под костюмами, как они заставят кого-нибудь раздеться и показать, как они точно-точно завалят ту кварианскую девчонку до того, как она улетит бог знает куда, без проблем. Но Оливеру это было неинтересно. Он видел их корабль, видел их код. Он уже знал, как выглядит кварианец без костюма.
Оливер не думал, что кто-то за ним наблюдает. Он был уверен, что как раз наоборот: все были глубоко погружены в свои собственные проблемы. «Чёрт возьми, Барт, это же просто аудиоподпрограмма, хватит страдать паранойей», — подумал он. Однако всё равно что-то не сходилось. Оливер не был тупым. Он работал на Ламма. И знал, что любая работа, поступающая от безликого нанимателя на датапад, оплачиваемая столь непристойно высоко и требующая не задавать лишних вопросов, была далека от законности. Он самостоятельно прошёлся по цикличному коду, снова и снова. И этот код действительно казался тем, чем его и объявили, — записью старой глупой кварианской колыбельной «Мой костюм и я», которая будет проигрываться спящим колонистам в их криокапсулах раз в столетие, пока они не прибудут. Никакого вреда. Сентиментально до милоты. А у сентиментальности нет расы. Подобное происходит на всех новых кораблях, особенно на таких ковчегах, как «Си'ях»: картины внутри криокапсул, маленький ящик настоящего чая, тайно припрятанный, чтобы утешить затосковавшего по дому дядю. Одного из техников, с которым Оливер пересекался на обеде, нанял какой-то богатый придурок, чтобы установить всем дреллам маленькие парфюмерные капсулы с программой распыления запаха цветка ушарета незадолго до начала разморозки. Ушарет раньше рос на Рахане, их бедном погибшем мире. Столько усилий лишь ради того, чтобы дрелл смог проснуться на другой стороне Вселенной под запах родины. Как будто есть смысл в том, что именно унюхают первым пара тысяч разбуженных ящериц! Впрочем, Оливеру было без разницы. Кто знает, зачем люди делают то, что делают, если не из сентиментальности. Когда он спросил, почему такая незначительная вещь требует столько оплачиваемой секретности, Оливеру сказали, что это нечто вроде сюрприза — жеста единства и мира для корабля с мешаниной разных дураков. Они теперь все станут кварианцами. Они станут семьёй.
Чего не сделаешь ради семьи? Чего не сделаешь, чтобы вызвать их улыбки?
Оливер Барт не мог отправиться в Андромеду, как бы ни уверяли его мечты. Но эту работу он сделать мог. Он мог сделать это для тех, кто отправится за пределы пределов, в дикое и неизведанное, чтобы основать новую цивилизацию в новых звёздах. Он мог вызвать их улыбки во сне. Может быть, это не то, о чём поведаешь внукам, но хоть что-то.
Оливер пошевелил пальцами ног, чтобы согнать покалывание. Он дал команду Хелене загрузить подпрограмму в матрицу обслуживания криокамер и стереть все следы. Это было легко, особенно такому, как он. Так же легко, как помнить о необходимости выключить свет и запереть дверь, уходя из дома.
— Счастливого пути, — прошептал Оливер этому огромному, глупому, безумному и прекрасному кораблю. — Хороших снов.
— Все устройства в безопасном режиме. Вы допущены к возвращению на станцию «Гефест», специалист Барт. Приятного отдыха.
— Тебе тоже, Хелена. Тебе тоже. Где бы там ни отдыхали хорошо поработавшие ВИ, пусть тебе будет уютно и приятно.
Оливер медленно взобрался обратно на свою платформу и отключил гравитационные сгибатели. Его ноги вновь встали на металл. Он достал датапад и отправил подтверждение о проделанной работе на выданный ему адрес, после чего открыл свой менеджер банковского счёта и уставился на него, словно ребёнок на витрину кондитерской. Он ждал. И ждал. И наконец привычные скромные цифры его накоплений исчезли. Высветились новые. Поразительные новые цифры. Невообразимые новые цифры. Оливер Барт отправлялся в новый мир, да-да, как все остальные. В мир безопасности, любви и семьи. В мир, где произошедшее на Иден Прайме едва ли уже что-то значило.