Вторая большая часть учения (24 33) описывает воздействия откровения этого “Евангелия Истины”: оно обеспечивает единение с Отцом (24 27) и делает возможным подлинное человеческое бытие, представленное в традиционных гностических терминах как состояние неусыпности (27 30), состояние радости и восторга, зримо контрастировавшее с кошмарным существованием невежд. В конце концов, откровение открывает путь к окончательному возвращению к Отцу
(30 32).
Финальная часть учения сфокусирована на процессе реинтеграции в Первоисточник. Возврат начинается (33 36) как мягкое притяжение, показанное в виде манящего аромата. Этот притягивающий аромат фактически находится в Духе Нетленности, созидающем Прощение. Помощником в деле Возвращения является Сын, который является Именем Отца. Отождествление Сына с Именем связывает наиболее деликатные места данного текста (38 40), сочетая древнюю иудео христианскую экзальтацию с философской семантикой. Последняя частичка текста (40 41) описывает в праздничных терминах конечную цель процесса возвращения, отдыха в Отце. Те, кто распознает, что их судьба находится в источнике, из которого они изошли, являются детьми, которых любит Отец.
Предисловие к Трактату О Воскресении (I,4).
Другое название этого трактата, используемое рядом исследователей Послание к Региносу. Важность этого краткого восьмистраничного дидактического послания заключается в том, что оно свидетельствует об отдельно взятой, неортодоксальной интерпретации христианского учения о жизни после смерти. Этот трактат призван показать как, благодаря воскрешению Христа, вознёсшимся гарантировано посмертное воскрешение. Они восстанут в духовных телах и некоторое время должны будут жить так, как если бы уже воскресли (49). Региноса отговаривают жить в “подчинении у плоти”, хотя в тексте и не ведутся этические дискуссии и не акцентируется внимание на проблеме греха.
К концу II столетия именно таково вероятное время написания трактата христиане, как гностические, так и ортодоксальные, бились над определенными вопросами и вызовами. Например, какую форму могло принять посмертное существование человека? Бессмертия души? Телесного воскресения? Реинкарнации? Когда такая жизнь могла бы начаться? Посмертно? При последнем пришествии Христа? Или, может быть, еще до физической смерти?
Анонимный автор Трактата о Воскресении, однако, предъявил читателю данное Христом знание (49 50) для выдачи прямых и однозначных ответов на вопросы, которые в данном случае были заданы Христу его учеником, Региносом. Первый вопрос о воскресении как деле веры в истинность воскресения Иисуса Христа и попрания им смерти (46).
Второй вопрос о форме посмертного существования, в котором произойдет воскресение, ведь оно не понимается здесь как воссоздание духовного, богоявленского (????????) тела Иисуса Христа (ср. 1 Кор., 15, повсюду). Видимо, в момент биологической смерти “избранный” верующий ощущает отторжение внутренних “живых членов”, чья умственная природа, объясняемая обращением к Разуму и его Мысли, от внешнего тела, смертного, видимого и от «внешних членов» (47 48; 45 46). Схожим образом это “тело воскресения” облекается в новую плоть (47), или в Одеяние Света (“лучи” в 45), сохраняя при этом некую индивидуальность, также как нам становится понятным и явление Ильи, и явление Моисея при Преображении Христовом (Мк. 9.28). Таково духовное воскресение, которое поглощает как воскресение голой души, так и, грубо буквально, “плоти”. Таким образом, налицо дуалистическая доктрина внешнего и внутреннего, которая отражает и в чемто превосходит мистическую антропологию апостола Павла.
Втретьих, в отличие от ранней церкви, которая в своем уповании на воскресение исходила из напоминания о том, что христианин мог воскреснуть только после последнего пришествия Христа, наш автор, подобно Именею и Филиту, осужденным во 2 Тим., 2.18, учит, что воскресение избранных уже свершилось! Он усиливает эту мысль своего рода онтологическим аргументом: верующий, знающий о неотвратимости смерти, должен считать себя уже мертвым и, таким образом, уже приобщенным к состоянию воскресения (49). Таким образом, верующий обретает “веру” в реальность победы Христа над смертью и ее неизбежностью (4; 45; 46), чтобы избегать всякого сомнения (47 48) и чтобы “познать… Сына Человеческого” и провозглашенную им истину о своем воскресении (46), а также во имя чьеголибо освобождения от безблагодатной силы этого Космоса (49) через правильную мысль и добиться мистического единения опыта Спасителя и опыта верующего (45 46).